— Две тысячи двести кубиков, — продолжает Томас, не сбавляя тона. — Ливия неправильно поняла Себастьяна. Он имел в виду сажу, а не кровь. И вы рыдали над разбитой бутылью. Ваш сын мертв, а предмет вашей скорби — грязь. Хуже, чем грязь: былые преступления, собранные при помощи лезвия вашей бритвы. С подмышек. Из-под языка.
Спазм сдавливает его горло, он сплевывает на пол перламутровую слюну и смотрит, как она испаряется с пола, будто с раскаленной сковороды.
Леди Нэйлор из-за приступа боли не может ответить сразу, и за нее это делает Чарли, глядя на мутную жижу, зачерпнутую им из бассейна.
— Сажа в сточных каналах недостаточно черна. Даже после фильтрации! Для ваших планов, какими бы они ни были, годится только сажа убийц!
Леди Нэйлор подавляет озноб и берет себя в руки.
— Не просто сажа убийц, Чарли. Это гораздо более чистое вещество: темнейшие порывы души, лишенные всего человеческого. Мне пришлось просеивать свой урожай сажи по крупицам. Годной оказалось менее десяти процентов. Самая черная сажа. Собранная вместе, она становится жидкостью.
Чарли замечает, что Томасу едва не становится дурно.
— Вы собрали имперский галлон. Вы сами только что это сказали. Но в бутыли было от силы полгаллона. Остальное забрал Джулиус?
Она кивает, не отводя взгляда. Настает черед Томаса дрожать.
— Теперь понятно, во что он превратился. И я.
Томас вздыхает. Его гнев ушел, он становится как-то моложе и выглядит усталым. В беседу вступает Чарли:
— Я все-таки не понимаю. Зачем, леди Нэйлор? Что вы задумали? Для чего нужны эти бассейны? Какая-то бессмыслица.
Тело ее обмякает, она словно отдается боли, но потом рывком выныривает из полузабытья.
— Могу показать вам, Чарли. Дайте мне кровь Маугли. Всего одну каплю. И тогда сами все увидите.
Это уловка. А как иначе, ведь леди Нэйлор — воплощение зла, она хочет утопить весь мир в кровавой революции.
Или нет? Когда Чарли смотрит на нее — бледную, побежденную, смелую, — ему трудно поверить, что ее цели столь грубы и столь прозаичны. И еще эта ее печаль.
— Я уже проиграла, — повторяет она, видя, что они колеблются. — Этого уже не исправить. Прошу вас. Одну каплю. Я просто хочу увидеть.
Они переглядываются, Томас, Чарли и Ливия, оценивая меру своего недоверия. Наконец Ливия берет из рук Томаса мерную склянку и с жестким выражением на лице оборачивается к матери.
— Скажи мне, что надо делать, — шепотом говорит она. И: — Только не смей лгать мне, мама. Только не сейчас.
Леди Нэйлор кивает, оживляясь от предвкушения.
— Сначала в ведро, — велит она дочери. — Всего одну каплю.
— Я знаю, что произойдет. Себастьян мне показывал.
Но все равно Ливия опускается перед ведром, откупоривает склянку и осторожно переливает через край одну каплю крови. Та исчезает из вида, скрываясь во мраке ведра. Ливия поспешно отступает. Они ждут — один удар сердца, второй, пятый.
Ничего не происходит.
— Сажа оживает медленно. Чем светлее она, тем труднее ее оживить. Себастьян процедил этот порок города; в ближнем бассейне — самая темная сажа, дальше все светлее и светлее. Века лондонской ненависти и страданий. Если бы мы спустили сюда бочки с растворителем из сигаретной фабрики, то, возможно, сумели бы оживить малую часть сажи. Но для реакции с кровью Маугли нужна самая что ни на есть чистая.
Леди Нэйлор пытается привстать, морщится, показывает на чернильно-черное пятно в трех футах от нее. Оно все еще липнет к осколку стекла, как мед к ложке. Настолько темное, что кажется, будто в полу прорезана дыра.
— Теперь попробуй вот с этим, Ливия. Пожалуйста.
Снова Ливия пристально смотрит на мать с лютым недоверием и снова не в силах победить свое любопытство: она идет к пятну и наклоняет над ним мерную склянку. Чарли встает рядом, поддерживает ее руку.
— Мне нужно знать, — словно оправдываясь, говорит Ливия. — Знать, что за планы у нее были. Говорит ли она правду.
Чарли кивает, перехватывает взгляд Томаса и следит за тем, как алая капля падает в сажу как в пустоту.
То, что происходит затем, с трудом укладывается в голове. Ливия пробовала описать это явление мальчикам, но одно дело — слышать о фейерверке, и совсем другое — видеть его собственными глазами. Поначалу все остается неподвижным. Потом сажа взрывается фонтаном ядовитой черноты. Подростки, отпрянув, наблюдают, как он, подобно степному пожару, стремительно распространяется, питаясь крошечными отложениями сажи, скопившимися за много лет в полу. Нити дыма суетливо снуют по залу, уже не однообразно-черные, приобретающие различные оттенки. Они взбираются по ножкам стола, ныряют в щели между кирпичами, запрыгивают в ведро, чтобы поднять и над ним радужный флаг дыма. Там и сям вспыхивают все новые капли чистой сажи, и каждая запускает собственную цепь реакций, бурных и непредсказуемых, но иссякающих в пределах одного ярда.
Зачарованная троица стоит в центре этого безумного воскрешения, вдыхает его ароматы и вскоре отвечает своими дымами; постепенно их опутывают
