стола на кровать в другой комнате. Каждые несколько минут Чарли встает из-за стола, чтобы проведать друга.
— Он очнулся. Попробую дать ему немного супа.
Миссис Мосли уходит вместе с ним. Ливия остается наедине с тремя мужчинами.
Она поглядывает на едоков. Отец уже закончил с едой и вертит в руках трубку. Молчаливый сын рассеянно черпает суп, обратившись внутрь себя и чему-то улыбаясь. Его брат намазывает маслом хлеб с таким ожесточением, словно буханка — его личный враг, которого нужно усмирить. При этом Джейк все время смотрит на Ливию. Отнюдь не дружелюбно.
— Сегодня на рудник приходил священник, — внезапно начинает декламировать он, медленно и с выражением, по-прежнему не сводя глаз с Ливии, хотя, по-видимому, обращается к стоящей позади него матери. — Застиг нас, когда мы умывались. Сбежать невозможно. Вечно одна и та же песня: «Дымить — грех. Не думайте, что раз внизу, в руднике, дыма не видно, так и греха нет. Глаза Господа…» И все в таком духе. — Он фыркает, жует хлеб, глотает. — Дым вовсе не грех. Это оружие. Господа применяют его, чтобы держать нас в узде. А этот доказывает, что все так, как должно быть, — что они оказались наверху по праву, довольные, как стая навозных жуков, катящих свой обед.
Отвечает Джейку его отец, спокойно, в своей медлительной, вдумчивой манере, положив трубку на стол рядом с тарелкой:
— Не знаю, Джейк, не все так просто. Хотел бы, чтобы это было так, но нет. Ты вспомни тех деревенских, которые дымят не переставая, чей дым полон ненависти. Взять хотя бы Коллинза. Или Хазарда, или Лоуренса. И старого Джимми Беккета. Все они настоящие мерзавцы. Лжецы, пьяницы, пройдохи. Это ведь и есть грех.
Сын рассержен таким ответом, но слишком уважает отца, чтобы открыто возражать ему.
— Там, внизу, это ничего не значит, — вот все, что он говорит. — Ты сам знаешь.
— Это, конечно, так, — соглашается отец. — Внизу без разницы. — Потом он оборачивается к Ливии, прищуривает один глаз и спрашивает, твердо, но не зло: — А что вы, мисс, думаете обо всем этом?
Ливия колеблется. Сказать по правде, она удивлена: не только смыслом сказанного, но самим фактом того, что эти люди — фермеры, рудокопы — так свободно обсуждают дым, прямо за обеденным столом пытаются разгадать его тайну. Ей казалось, что этот вопрос стоит только перед ее родителями и немногими людьми их круга. Перед «избранными умами», как выразились бы учителя ее школы. Перед теми, кто правит.
— Дым — воплощение греха, — наконец говорит она со всем смирением, которое воспитывала в себе многолетней практикой. — Это темная метка от Бога. Но, может быть, он слишком часто служит для нас предлогом, чтобы оправдывать страдания.
Старший сын фыркает, слыша это «нам». Оно исключает его и всю его семью. Но его брат, до сих пор не сказавший ни слова, кивает и пытается поймать ножом маринованный огурец. Скользкий огурец ускользает от острия, выскакивает с блюда и катится по столу, оставляя за собой уксусную дорожку. Неожиданно для себя Ливия ловит его и откусывает. Огурец такой пряный, что у нее выступают слезы. Она начинает кашлять. Это маленькое происшествие рассеивает напряженность. В конце концов даже Джейк поднимается и со смехом начинает хлопать Ливию по спине. Через десять минут, закончив ужин, мужчины поднимаются и идут в деревенскую таверну — выпить по пинте пива.
Остается только надеяться, что они не станут рассказывать там о высокородных гостях, которых приютили на ночь.
Возвращаются они через два часа. Миссис Мосли по-прежнему хлопочет на кухне, готовя еду на утро. Ливия молится. Она рада бы лечь, но не знает куда. Да и вообще дом кажется слишком маленьким, чтобы вместить и хозяев, и гостей. Чарли опять задремал, сидя на стуле. На лице его нет и следа дневных тревог, рот полуоткрыт в намеке на улыбку. Появление мужчин нарушает его сон. Первый взгляд Чарли бросает на Ливию, второй — на Томаса. Он хочет убедиться, что с ними все в порядке. Последовательность этих взглядов заставляет Ливию порозоветь от удовольствия, хотя такого случаться не должно.
— Уже вернулись? — приветствует мужчин миссис Мосли. — О, и трезвые, как положено добрым христианам. — Но муж и сыновья не склонны к такой шутливой беседе. — Что случилось?
— Да о них весь город говорит, — хмуро объявляет Джейк, мотнув головой в сторону Ливии и Чарли. — И об их экипаже, который обстреляли на дороге. Фаулер был сегодня в городе, это он рассказал, что там ни о чем другом не толкуют. По слухам, в экипаже была сама леди Нэйлор, которую похитили. А потом является Саттер с новостью о том, что он нашел лодку — вернее, то, что от нее осталось. Обломки вынесло на камни в лиге ниже по течению. Он говорит, что на лодке вырезан герб. Сначала он не придал находке значения, а теперь целая деревня гадает, какая между ними связь — между экипажем и лодкой. И кто в них был.
Мистер Мосли кладет руку Джейку на плечо. Жест заставляет юношу умолкнуть: отец берет слово.
— Вы не можете оставаться здесь, — помолчав, говорит мистер Мосли. — Если, конечно, не хотите, чтобы вас нашли. Деревня жужжит, как улей. А в таверне всегда сидит соглядатай от управляющего рудником. Кто-нибудь обязательно заявится сюда с расспросами. — Вдруг от его головы отлетает клочок дыма. Мистер Мосли следит за ним и машет рукой, чтобы разогнать. — Прошу прощения.
Это похоже на извинение того, кто испортил воздух во время еды. Больше волнение хозяина дома никак не проявляется.
— Мы уйдем, — говорит Чарли. — Утром, как проснемся.
