Несколько секунд собеседники взирали друг на друга.
— От обезьяны? — переспросил пришелец из будущего.
— Именно так, от обезьяны, — очень серьезно подтвердил Дарвин. — От глупой мартышки, наподобие тех, которые швыряют в нас всяким мусором в зоопарке.
— Да, но… это ведь как бы всем известно, разве нет? Нам и на биологии про эволюцию рассказывают, — полувопросительно, полуутвердительно сказал Андрюха, и продолжил. — Но вот, например, моя бабушка говорит, что нас всех создал Бог. Так кто же прав?

— Моя теория все цивилизованное общество поделила на эволюционистов (как ваш педагог биологии, дорогой сэр) и креационистов (как ваша уважаемая бабушка). Что характерно, обе группы считают друг друга непроходимыми идиотами и безумцами. А, по-моему, обе гипотезы верны, понимаете?
— Как это — обе верны? Так все-таки нас создал Бог или мы произошли от обезьяны? — спросил заинтригованный Андрюха.
— Когда вы последний раз ели пироги, уважаемый сэр? — задал встречный вопрос скандальный биолог.
— В прошлое воскресенье, в гостях у бабушки.
— А из чего они были сделаны?
— Да из муки, повидла яблочного, плюс еще чего-то там.
— А кто их сделал?
— Да бабушка, кто ж еще.
— Вот, — Дарвин поднял кверху указательный палец. — И из муки, и бабушка! Выходит, что второе утверждение ничуть не противоречит первому!
— Ух ты, начинаю понимать! — Андрюха был в восторге от обаяшки-профессора и от его сумасшедших теорий.
— Так что эволюционистам с креационистами надо не бить друг другу физиономии, а попристальнее вглядеться в зеркало. Когда ученый совет отказал мне в финансировании поисков недостающего звена эволюции, я сказал им, что на экспедиции можно здорово сэкономить: к изучению неандертальцев с питекантропами я могу приступить немедленно, не покидая заседания.
— Вот здорово! — Андрюха снова хохотал.
— Так, а теперь о вашем деле! — От темы к теме Дарвин переходил стремительно. — Итак, виды — интереснейшая штука. И разбираться в видах глаголов не менее увлекательно, чем в видах человекообразных обезьян!
— То, что сам глагол как таковой, в настоящем времени, называется первой формой
— Точно, — кивнул Дарвин. — Выглядит ваш пример так:
И вроде бы все правда, мистер Ватников, но это не вся правда! В вашей картине эволюции не хватает третьей формы, этого недостающего звена, которое все-все поставит на место! Вот помню, искал я своего археопитека, — глаза профессора заблестели сумасшедшим блеском и начали закатываться. — Очень долго искал! Понимаете, я его теоретически вычислил, а найти не мог…
«Если в воспоминания об археопитеке ударится — пиши пропало, — сообразил Андрюха. — Надо спасать положение!»
— Минут-точку! — воскликнул он, отрывая профессора от сладких грез. — Так форм глагола не две? Их три? А что же такое третья форма? Вы, наверное, имеете в виду будущее?
— Нет, что вы! Речь совсем не о будущем. Будущее не требует никакой особой формы! Вот вам слово
— Да, действительно, для будущего никаких новых форм не требуется, — задумался Андрюха. — И что же такое тогда третья форма? Зачем она нужна в языке?
— А третья, дорогой мой коллега, — это штука очень простая и в любом языке необходимая. Это нечто наподобие «сделанный»! Съеденный, окрашенный, начатый, построенный, созданный…
— Ага, причастие! Нужная вещь! — согласился Андрей. — И как же эта штука выглядит в английском? Как ее делать?
— Вы не поверите, но в большинстве случаев третья форма выглядит…
Андрюха и так был заинтригован до предела, но профессор, с хитрецой поглядывая на него, выдержал паузу.
…Точно так же, как и вторая!
Дарвин схватил лист бумаги и написал: