на Faculte des Sciences, а за Galliard укрепилась такая прочная репутация бездарности, что успешная защита им диссертации была сомнительна. На предварительном просмотре в Сорбонне диссертация была забракована и отослана обратно. Тогда Brumpt поручил тебе привести ее в порядок, и только после этой «починки» защита кой-как состоялась, но без обычной пометки «eximia cum laude».[1572] Во всяком случае, степень доктора была достигнута, и после отставки Brumpt его преемником оказался Galliard, а Lucien Brumpt поджидает своей очереди.
С научной точки зрения нужно признать огромную энергию Brumpt, который объездил почти весь свет для добывания паразитологического материала и, действительно, добыл его огромное количество. Но его научная мысль никогда не поднималась выше простого описания, его эксперименты были лишены тонкости и доказательной силы, и поэтому Сорбонна, которую он не любил, не признавала его настоящим ученым. Отсюда неуспехи Brumpt при выборах в Академию наук. Первое время он ставил свою кандидатуру по секции зоологии, и это настолько раздражало академических биологов, что, когда Brumpt, после ряда провалов, поставил свою кандидатуру по секции «economie rurale»,[1573] она и там провалилась.
Не помогла даже «паразитологическая» болезнь Brumpt. Он привез из Америки клещей — распространителей крайне скверной лихорадки, и так как в его лаборатории хранение опасного материала велось небрежно, то был укушен собственным клещом и долгое время находился между жизнью и смертью. Газеты (реакционные) подняли шум: в ряде номеров фигурировали сенсационные заголовки, портреты Brumpt и членов его семейства (каждый имел свою рекламу) и их биографии. Сам он превратился в гениального ученого, которым, как Пастером, должна гордиться Франция. Его тесть, скромный практикующий врач, сделался «представителем плеяды научно-мыслящих врачей, на которую весь мир смотрит с уважением и завистью». Ничто не помогло.
Во время этой болезни сотрудники Brumpt, и ты в том числе, отнеслись к нему с редкой сердечностью и по очереди посещали его в госпитале и потом — в частной клинике для выздоравливающих. Среди них была одна еврейка, а Brumpt был антисемитом, и вот что произошло во время ее визита. Brumpt сидит в саду в кресле; ее приводят. Он протягивает ей два пальца и покровительственно говорит: «Садитесь, пожалуйста». Она садится. Тогда Brumpt достает из-за своего кресла портативный урильник, делает при ней пи-пи и затем, протягивая ей два пальца, говорит: «До свидания, я очень благодарен за ваш визит». Вернувшись в лабораторию, она долго плакала и потом долго не могла примириться с этой непонятной и нелепой выходкой. Сочувствующие Brumpt лица пытались объяснить это его болезненным состоянием, однако со всеми другими он был всегда корректен. [1574]
Политические взгляды Brumpt были самые реакционные: фашист, антисемит, он сочувствовал всей душой гитлеровской Германии. К нему постоянно приезжали на стажировку немецкие паразитологи, и, когда наивные люди спрашивали у них, где собственно они собираются применять свои познания колониальной паразитологии, немцы самым спокойным образом отвечали: «В наших собственных колониях, которые у нас украли союзники и которые скоро к нам вернутся. Нам особенно ценна практика у Brumpt, поскольку у него есть материалы из Того, Камеруна и других областей Африки».
Иногда Brumpt принимал на работу немецких паразитологов: эмигрантов-евреев и антифашистов; часто это бывали люди с крупными именами в науке. Brumpt третировал их так же, как и всех остальных подневольных работников: платил гроши и не позволял ни минуты времени затратить на личную научную работу. Был крупный скандал, когда один из них напечатал где-то за границей собственную работу, выполненную тайком от Brumpt.
И все-таки Brumpt любил хорошую работу, дорожил тобой и даже принимал для тебя заказы из заграницы — Бельгии, Италии, Мексики, Южной Америки, Соединенных Штатов. Для него это служило хорошей рекламой, давало материальную выгоду, и он отчислял для тебя некоторую долю.
К лету 1935 года наше материальное положение было неважно и не предвиделось возможности куда-либо поехать на каникулы. Brumpt должен был уезжать в длительную командировку в Азию, и его озабочивало, как будет без него работать биологическая станция в университетском имении в Richelieu. Неожиданно он предложил тебе поработать там за дополнительную плату, а меня пригласил жить в Richelieu в качестве платного гостя лаборатории. Нас это очень устраивало, — тем более, что я работал над моей «Математической биологией», и лабораторная библиотека представляла для меня интерес.
Поскольку мы знали натуру Brumpt и не ожидали от него никакой бескорыстной любезности, нас очень удивило его предложение. Но когда в начале августа 1935 года мы приехали в Richelieu, то сразу поняли, в чем дело. Brumpt справедливо опасался, что без него мужской персонал лаборатории превратится в холостяцкое общежитие с неряшливостью, женщинами и т. д. Вытянутые физиономии сотрудников Brumpt сразу показали нам всю горечь их разочарования. При нас, конечно, эта вольная жизнь становилась невозможной.[1575]
Упомяну о случае с бедным Jojo — обезьянкой, к которой ты привязалась в Richelieu и которая трогательно привязалась к тебе. Jojo сопровождал нас на прогулках: всюду бегал, играл и от времени до времени возвращался к нам. Участь его была предопределена: прививка паразитной болезни до exitus letalis.[1576] Ты предложила Brumpt выкупить эту обезьянку, но он ответил резким отказом и поторопился сделать прививку, которую от времени до времени возобновляли, и всякий раз Jojo вырывался и бежал к тебе под защиту. Болезнь его прогрессировала, началась деформация лицевых частей, распухание, и в конце концов он умер. Этот случай стал широко известен в парижских зоологических кругах и комментировался далеко не в пользу Brumpt.
