— Не тебе судить.
— Они боятся тебя и хотят, чтобы ты правил, потому что без тебя, перегрызутся друг с другом.
— Они и тебя уже все боятся.
— Не так.
Мао долго, с пренебрежением, смотрел на всё, никак не желавшую успокоиться, жену. Она это замечала, но его давно это уже не волновало.
— Что тебе надо? Что ты всё портишь? Я о тебе думаю, а ты приходишь, визжишь, как беременная; вопишь, как базарная баба, только мешаешь.
— Боюсь за будущее.
— Кому ты нужна?
— Мне столько зададут вопросов после твоей кончины, и не какие-нибудь всезнающие корреспонденты, а настырные следаки.
— Ах, вот ты о чём. Меняй тактику, успокойся: тебя забудут.
Мадам нервно всплеснула руками. Покривлялась перед зеркалом. Помахала кулачком в золотых кольцах на тонких пальцах. И, недовольная собой, снова с нотками истерики заговорила.
— Страшно. Поэтому я такая нервная.
— Знаю. Включай свою пропаганду в сторону доброты, духовной милости, терпения, ожидания лучшего. Как в Советах: они всё время говорят о великом прошлом, которого по документам и летописям никогда не было. Вся пропаганда постоянно твердит, что завтра будет лучше, светлее, богаче. А это завтра у них, как далёкий горизонт, сколько ни иди, всё равно остаётся далеко. Дальше любой надежды. Я также в своих хитрых, завуалированных докладах, подобное твержу. И ты подумай над этим со своими советниками: возьмись тоньше за эту тему, мудрее, аккуратнее. А то подленький Дэн может тебя спокойно переиграть и тактически, и главное, политически. Ему семьдесят два года. Это время мудрой политики. И у него тоже свои пропагандисты неплохие.
— Он за капитализм зубами уцепился. Заработок, свобода, прогресс.
— Докажи, что наш строй лучше, перспективнее, человечнее.
— Конечно лучше. Мы же обещать только и можем. Дать вот только что можем дать народу? Только густую, словесную чепуху?
— Вот это и есть политика: вместо мешка риса, слова глубокой милостивой духовности, высшей, быстро достижимой цели, народной объединяющей идеи: всё, что подойдёт к историческому моменту нашего современного бытия.
— К месту ли?
— Вот и думай, к месту ли?
— Твой коммунизм — это ходьба с песней и барабаном на месте и по кругу.
— Без тебя знаю. Поэтому, главное, чтобы песни были громкие и чувственные. А барабан, нужен заглушать не к месту появляющиеся мысли. Когда народ плачет от песенки, его можно посылать на любую войну. Это и есть грамотно поставленная, продуманная для умелого оглупления масс народная агитация. И ничего иного. Если бы не движение технологии и производства к сложности, то никто бы массы и не учил. А так, приходится обучать их, давать излишнее образование, что ведёт к политическому повышению сопротивляемости властям. Сейчас их, просто так, не обманешь. Нужны постоянно меняющиеся технологии оболванивания. Для этого историю переписываем: поражения в победы превращаем; ищем везде врагов: внутренних и внешних; бедность используем для патриотического перевооружения и постоянную подготовку к отпору врагу. Ладно, милая моя, ступай, я устал. Не думал я, что тебе захочется власти. Но ты думай, постоянно — твоя голова, твоя безопасная жизнь.
— Спасибо, что сказал. Я ведь раньше этого не знала.
— Об этом всегда и постоянно необходимо напоминать. Иначе, сначала твоя политическая, потом физическая смерть и полное историческое, презрительное забвение. Лезешь в политику — крути головой, быстро и внимательно. Пусть шея хрустит от неудобства, чем от топора. Ступай, сейчас придут врачи.
Мадам легко прикоснулась щекой к лицу мужа, помахала ручкой и легко выпорхнула из розовой комнаты-спальни председателя.
Глава восемнадцатая
Решение разума
«Величие Нации в её БОРЬБЕ
За личность, но не в
