удовлетворены, все рады. Все хлопали в ладоши, в едином патриотическом порыве бросали вперёд руки в крепко сжатых кулаках: и кричали, кричали, и ещё раз, по сто раз кричали, захлёбываясь в собственном ура патриотическом крике. Даже тяжело больной Председатель был искренне рад и душевно доволен. Он был на пике, высоте своего морального, то есть, по исторической истине — аморального — внутреннего счастья.
Под звон громких фанфар прошел и пленум партии Китая. Скромный, порядочный Дэн Сяопин, без лишнего шума и злобных выпадов, был снят со своих высоких партийных и государственных постов: отправлен в отставку. Но что интересно: как обычно в таких случаях, случавшихся ранее, к нему не были предприняты никакие репрессивные меры, даже не отрубили голову. Семью не трогали. Что и дало повод думать, что Председатель Мао насытился, душевно успокоился и крови никому, в настоящее время не желал. Не желал, и хорошо. Людям всё хорошо, лишь бы не было войны, и не сажали в тюрьмы родных и близких.
И вот сейчас, на конспиративной квартире, Дэн, с нескрываемой досадой и опасением, говорил генералу Чу.
— Почему, зачем Председатель меня сделал политическим козлом отпущения? Почему? В личных беседах, в разговоре со мной, он мне так много говорил хорошего, увещевал в добродетели, поддерживал в борьбе против его же супруги. Ведь Цзин большее зло. Он её сам побаивается.
— Уважаемый Дэн, — более мягче и аккуратно старался говорить генерал, — Председатель Мао всех обвёл вокруг пальца. Я сам узнал о новом решении Председателя от Хуа в последний день перед митингами. Cамого хитреца и прохиндея товарища Мао, вы знаете не хуже меня. Лично мне, лишний раз приходится увериться в его коварном партийном и государственном интриганстве. Почему они со Сталиным и не ужились: оба кровавые, подлейшие интриганы-конкуренты в истории. Оба стремились к мировому господству. Но самое главное, для нас, для народа, для будущего истории — что ваша опала временная. Сейчас всё брошено на личное успокоение товарища Мао и его торжествующей, хищной жены. Лишь бы их успокоить и дать им вволю позлорадствовать. Усыпить бдительность, проницательность, политическую обеспокоенность Председателя. И ещё важное, главное для нас, что премьером назначен сам товарищ Хуа. Вы же видите, никаких репрессий не следует. Это знаково, наше общество начинает меняться. Вместо крови просто политическая отставка. Председатель Мао желает по себе добрую память оставить. На сколько можно, изменить прошлое. Это хорошо. По смерти Председателя вам вернут ваши партийные и государственные посты. Ваш опыт руководителя необходим стране, и он будет востребован со временем. Наш сегодняшний противник, товарищ мадам Цзян Цин, и вы это знаете. Она много поработала у кровати Мао, чтобы убрать вас с дороги. Но сражение не окончено. Наш главный козырь болезнь товарища Мао.
— Но этот козырь имеет и Цзян.
— Но мы имеем товарища Хуа, а он премьер. Министр обороны против мадам. Все спецслужбы — тем более. Это даст нам возможность скинуть её, когда придёт время.
— А как американцы?
— Они согласны со свершившимся, хотя и не ожидали третьего хода Мао: но, не их это дело решать за нас. Мы ставим их перед фактом. Свершимся фактом. Я вам советую ехать домой и на время раствориться в массе людей. Надо, чтобы и Цзян вас забыла. Всё, что будет твориться в коридорах товарища Мао, вы будете знать. Пока я вхож в покои Председателя, мы будем знать больше, чем Цзян.
— Хорошо. Спасибо генерал, верный товарищ Чу. Нам ничего не приходится делать, как принять свершившееся к руководству в жизни. На этом, пока и успокоимся.
— Здравия вам и благоразумия, уважаемый Дэн.
— И вам также, уважаемый Чу.
Через два часа генерал был уже на аудиенции у самого, больного, но ещё всемогущего Председателя Мао. Председатель сидел на подушках, как-то, даже, странно и подозрительно поздоровевшим, посвежевшим, бодрым и активным.
— Ну, дорогой мой товарищ, международный хитрюга, проныра и великий обманщик всех разведок мира; что там наш местный, политический авантюрист, капиталист, Дэн делает: не печалится, не плачится, не злится, не бесится, не сокрушается по задуманному, по не свершившимся?
— Товарищ Председатель, — генерал потирал кисти рук, стараясь говорить убедительно и правдиво, — внешне он спокойно и, даже скажу, стоически перенёс удар и политическое неудобство момента.
Мао подленько захихикал.
— Молодец! Как говоришь! Загляденье для политического уха. У него ведь были великие планы. Грандиозные. Есть в нём государственник. Но, нельзя бежать и скакать, кричать впереди начальника. Я ещё далеко не умер. Я сейчас хорошо себя чувствую. Даже такое чувство, что все болезни исчезли. Неужели чужая кровь, чужое горе, хорошо лечит? Так и доктором великим стать можно. Сколько японцы убили наших людей во Вторую Мировую?
— Много.
— Главный контрразведчик, ты должен говорить цифрами. Здесь не грех и завысить цифры.
— Несколько десятков миллионов.
— Правильно. Несколько. Сорок, пятьдесят миллионов. Неважно. Как бы нам красиво шумную, патриотическую кампанию против японцев развернуть?
— Лучше повременить. Не время.
