— Все мы надеемся. А я на тебя надеюсь, Рус.
— Сейчас придёт врач. Он всё сделает.
Дэн забылся в легком небытии. Сквозь обострённое, больное сознание он почувствовал мягкое приближение врача. Всё ушло в нечувственную нирвану.
Глава шестая
Мадам Цзян
Третья или четвёртая жена Председателя, мадам Цзян насторожено неторопливо постукивала точёными, ухоженными пальчиками по маленькому цирковому барабану. Она хотела знать всё. Всё. Но где взять всё, все известия? Где? Сейчас войдёт гномик, министр-советник. Что он обнадёживающего скажет?
Как трудно мыслить, ожидать глобально и глобального. Нервы, нервы. Они гудят. Они трясутся. От них всё болит и ноет. А ведь всё ещё впереди. Ой, мамочки! Как узнать, кто о тебе и как думает? Без этого не узнаешь уровень твоей личной популярности; да, и нужен ли ты народу вообще. Нужен ли? Стоит ли так нервничать, волноваться, страдать, если тебя целый миллиард матерщинно охаивает, а ещё четыре миллиарда из дальних земель, ни во что не ставят.
Узкие, ярко накрашенные глаза быстро бегали по зеркалу; рассматривая и высматривая себя в себе. Внутреннего недовольства хватало. Не двадцать лет. Не тридцать. И даже не сорок. В народе таких старухами зовут. При власти: моложавыми, прекрасными леди, которые ещё и прекрасно выглядят. Британская злобная, ужасно выглядевшая старуха, Елизавета Первая, странно и почему-то; считалась красивой женщиной. Даже, намазанная толстейшим слоем различных мазей и красок, обработанная искуснейшими мастерами-художниками омолаживания, она выглядела, как цирковой манекен, спрятанный на пыльном складе редкостного реквизита. Мадам Цзян, по сравнению с ней, малолетка, красавица. Её должны любить люди, народ. Но, всё складывается не так. Особенно злобствуют газеты на Западе и в Америке. Чем она уже им смогла насолить?
Её тяжёлые, грустные размышления прервал лёгкий звук мелодичного колокольчика. Мадам нажала кнопку, дверь бесшумно открылась и, мелко семеня короткими ножками, опасливо вошёл министр-советник. Он поклонился в приветствии и застыл в ожидании слова.
Цзян, тоже легко поклонилась в приветствии.
— Дорогой племянничек, я слушаю тебя с надеждой и верой.
— Дорогая сестра, — старался быть максимально скорбным и расслабленно вежливым министр, — кто-то нагло, жёстко и уверенно против нас действует.
— Как кто!? — вскрикнула, не удержав сурового надменного взгляда, мадам. Её кулачки растеряно сжались, а глаза обидчиво заблестели. Казалось, ещё секунда и она разрыдается на маленьком плечике гномика. — Как кто? Кто может мешать? Кто без разрешения моего мужа может нам мешать? Кто смеет?
Министр развёл ручками.
— Мы подослали около тридцати малолеток из хунвейбинов в исправительный отряд к Дэну. Всё было скрытно и по плану. В решающий момент, когда Дэн сам присел от тяжёлой работы на солому, к нему подскочили наши ребята и начали избивать. Буквально, через две секунды, появились, какие-то лысые и так поколотили наших, что когда подбежала охрана, все уже валялись без памяти или корчились с сильными болями в теле.
— А кто эти лысые?
— Я подозреваю монахов, монахов из Тибета, но пока доказательств нет.
— А что охранники не проводят следственные действия?
— Проводят. Жду звонков. Но, что очень странно и подозрительно, наши молодые люди, в спешном порядке, все переведены в другие лагеря на дальний запад страны.
— Кто приказал?
— Жду звонков.
— Это бунт, мятеж, неповиновение.
— Если не хуже, мадам.
— Я сегодня же схожу к супругу.
Министр легко поклонился в знак согласия.
— Нам надо найти, кто играет против нас?
— Конечно, конечно. А на кого сейчас можно указать?
