которой лился дождь, но она не закрывала солнце, и капли сияли под ним, как драгоценные камни.
Остальные уже ушли далеко вперед, и все они тоже поглядывали наверх, удивленные внезапным дождем. Генри запрокинул голову, не двигаясь с места. Дождь лил все сильнее, смывая потеки грязи, которыми все они были покрыты после Земель Ужаса. На секунду ему показалось, что это место исполняет желания, и он изо всех сил пожелал, чтобы Эдвард развернулся к нему и сказал: «Я знаю, кто ты», и чтобы отец немедленно остановился и забыл, для чего пришел сюда. Но Эдвард молча жмурился от воды, а Освальд по-прежнему стремительно шел во главе своего пестрого отряда, и Генри понял: если Предел и исполняет желания, то только мелкие и неважные.
– Хочу яблоко, – сказал он и почувствовал какой-то глупый, детский восторг, когда с дерева ему под ноги с глухим стуком упало яблоко.
– Нашел время дурачиться, – пробормотал Эдвард, глядя на дерево, которое совершенно точно яблоней не было, и вдруг громко прибавил: – Хочу пирог с картошкой, который готовила наша старая кухарка.
Генри уже открыл рот, чтобы сказать, что вот это уже чересчур, когда с того же дерева на дорогу шлепнулись два пирога. Эдвард хмыкнул и подобрал их, пока не размокли.
– О да, – выдохнул он, откусывая. – Это он.
Второй пирог он протянул Генри. Тот надкусил влажный от дождя бок и прикрыл глаза. Он и не думал, что помнит этот вкус, но он помнил.
– Что бы тут ни случилось, никуда от меня не отходи, – пробормотал Генри в порыве какого-то непонятного чувства, такого сильного, что он едва мог дышать. – Если уж получим за то, что не выполнили приказ Барса, получим вместе.
Эдвард фыркнул и зашагал вперед.
– Тебе бы только кого-нибудь спасать, – сказал он, не оглядываясь.
Пройдя с десяток шагов, Генри услышал за спиной тихий щелчок и обернулся. Рубиновая дверь, еще минуту назад гостеприимно распахнутая, теперь была закрыта. Эдвард уже шел дальше, и Генри не стал окликать его – он вернулся сам и нажал на мокрую от дождя ручку Все оказалось именно так, как он и боялся: дверь не открывалась, а значит, выйти отсюда они смогут только с помощью ключа и только все вместе.
Дверь стояла на вершине холма, и за ней не было ровным счетом ничего – ни деревьев, ни других холмов, только небо, как будто весь этот пышный сияющий мир начинался здесь, за порогом. Генри решил об этом не думать и бросился догонять остальных. Дорога резко шла вниз, петляя среди зелени, и, прежде чем вершина холма скрылась за деревьями, Генри еще раз обернулся. Он вдруг испугался, что дверь исчезла и навсегда заперла их здесь, что это и есть наказание за вторжение, но она по-прежнему сияла на своем месте, как огромный драгоценный камень, и Генри заставил себя выбросить ее из головы.
Скриплеры уже спустились с холма, обогнав даже Освальда, – они мчались так, будто думали, что Барс сейчас выйдет им навстречу и скажет: «Рад вас видеть!» Кошки и Пальтишко не отставали, а вот грибень, кажется, устал: то ли не привык так долго ходить, то ли его мягкие лапы были вообще не предназначены для путешествий. Он сонно тер глаза лапами и брел с таким трудом, что Генри, поравнявшись с ним, взял его на руки. Грибень уцепился за него, царапая древней соломенной шляпой, и, кажется, немедленно уснул. Он дышал так мерно и глубоко, что Генри тоже успокоился: он сделал, что мог, а дальше пусть будет как будет. Свободной рукой Генри достал из кармана яблоко, подаренное ему неизвестным деревом, и надкусил.
– Хочу, чтобы дождь закончился, а одежда у всех высохла, – тихо сказал он с набитым ртом, и все ровно так и произошло.
Городок, лежавший в низине, не был похож ни на одно поселение из тех, что Генри уже доводилось видеть. Все дома были разные: у одного пышная травяная крыша, у другого – причудливые башенки, у третьего – колонны. Генри насчитал штук семьдесят совершенно не похожих строений, деревянных и каменных, земляных и кирпичных. Все они были, во-первых, красивыми, а во-вторых, новыми – сочетание, которое привело Генри в полное замешательство. Вокруг городка тянулись зеленые поля с ровными, ухоженными грядками, но дым из печных труб не шел, дорога выглядела чистой и гладкой, как будто по ней никогда не ходили, и сколько Генри ни вглядывался в скрещения улиц, движения не заметил.
– Что-то я не пойму, где мы оказались, – выразил общее мнение Хью. – Барс же зверь, он в доме жить не может.
– Он не просто зверь, – покачал головой Эдвард. – У меня появилась идея. Что, если это поселение таких же, как он, великих волшебников, способных создавать что угодно? Красная дверь – граница их мира и нашего, и ее нельзя пересекать ни в ту, ни в другую сторону. Но Барс решил отправиться в мир людей и помогать нам. И за это ему запретили возвращаться.
Рассказывать Эдвард умел, как никто: все замедлили шаг и слушали его, развесив уши. Даже кошки, даже Освальд, который шел с таким хмурым видом, что было ясно: он рассчитывал найти источник силы сразу за дверью и теперь злится на лишние сложности.
– Тогда наш приход вряд ли прошел незамеченным, они за нами следят. Может, ловушку готовят, – напряженно пробормотал Освальд. – Ну ничего, любого можно обвести вокруг пальца. Если есть способ заставить их расщедриться и дать мне такую силу, как у них, я его найду. Когда они явятся, всем молчать, говорить буду я. Вам повезло, ребятки: умнейший человек в королевстве на этот раз играет с вами на одной стороне.
Хью это, кажется, не убедило: он затравленно втянул голову в плечи, оглядывая десятки домов так, словно представлял, что с ним сделают десятки живущих там волшебников.
– Как думаете, если я им скажу, что один раз видел их земляка Барса, они мне сохранят жизнь? – прошелестел он.
– Думаю, наоборот, – ответил Эдвард. – Они наверняка считают Барса отступником. А он стремился сюда, потому что каждый мечтает вернуться
