Дигахали понравилось, что она разительно отличается от большинства виденных им женщин йонейга — наглых и требовательных. Пока Милина поедала вяленое мясо, он вскипятил котелок воды и заварил смесь из нескольких лечебных трав, предпочтя им традиционный сбор для получения бодрящего напитка. Дорога предстояла длинная, а ему не хотелось, чтобы после не совсем съедобных ягод у агайюджо начались проблемы с желудком.
К его удивлению, Милина смогла оценить проявленную заботу, и когда они снова пустились в путь, принялась собирать лечебные травы, желая пополнить запасы охотника. Для женщины из племени Куницы это вполне обычное занятие, скорее даже обязанность, но ожидать того же от дочери йонейга было сложно. Порадовавшись, охотник некоторое время рассеянно наблюдал, как она тщательно отбирает растения, срывая самые сочные и получившие достаточно света для роста. Агайюджо старалась и вскоре набрала столько разнообразной зелени, что с трудом удерживала это в одной руке.
Дигахали всё-таки засомневался в её умении распознавать лечебные травы и подошёл, чтобы проверить. Оказалось, что он был не так уж далёк от истины — Милина действительно собрала странный набор растений. Копьелистник, синеглазку и душицу в одном сборе никто никогда не использовал, и уж совсем было непонятно, зачем здесь цветы ползучего корня. Последние никакой ценности не имели, ибо целебными свойствами не обладали, а выкапывать из земли корневища нужно было ещё до цветения. Наверное, йонейга это было неведомо, и охотник решил просветить агайюджо, забрав у неё травы, выкинул все бесполезные цветы.
Он намеревался обустроить место ночлега, когда солнце уже зайдёт, но планы пришлось изменить — непривычная к долгим пешим переходам Милина начала сильно отставать. Она не жаловалась, лишь тяжело вздыхала и стала чаще спотыкаться на ровном месте. Подыскав удобную поляну, Дигахали развёл костёр и двинулся дальше налегке, избавившись от обузы в виде вещей и дочери йонейга. За время дневного перехода охотник отдалился от обжитых мест и вступил в окраинные земли, малопригодные как для земледелия, так и для охоты. До границы дикого леса было ещё далеко — день пути, не меньше, учитывая его нынешнюю скорость передвижения. Племена детей леса не промышляли в бедных дичью окраинных землях, предпочитая родовые охотничьи угодья, а йонейга опасались так далеко углубляться от своих поселений в лес. Планируя экономить припасы, Дигахали решил поохотиться, надеясь на свой опыт следопыта, который частенько выручал его, давая возможность всегда возвращаться с добычей.
Наскоро разведав местность, он быстро понял, что дичи здесь не просто мало, а очень мало и требуется длительное время, чтобы выследить хоть что-то пригодное в качестве добычи. Стемнело, мелкая живность повылазила из своих дневных убежищ, наполняя лес шорохами, писком и тихим тревожным свистом. В случае крайней необходимости, любой из детей леса, не раздумывая, наловил бы охапку этих мелких грызунов и съел бы, даже не зажарив. Но сделать так, значит признать свою полную неспособность выследить и добыть более приличного зверя. Всякий уважающий себя охотник сначала измотает себя поисками добычи, а уж после, убедившись в том, что Духи Предков отвернулись от него, с чистой совестью перебьёт хребты паре десятков мышей.
Впустую пробегав по округе, Дигахали присел отдышаться и начал сомневаться в целесообразности дальнейших поисков добычи, но сдаваться не хотелось. Закрыв глаза, он прислонился к стволу сосны и прислушался к звукам окружающего мира, всё ещё надеясь выйти на достойный объект охоты. Тонкая высокая нота ворвалась в его раздумья, сменилась на протяжную низкую, и в голове зазвучала незамысловатая, но очень красивая мелодия. Она не помешала слушать звуки леса, наоборот, на охотника хлынула лавина разнообразных шумов, из которых трудно было выделить что-нибудь осмысленное. Некоторое время он, ошеломлённый услышанным, не мог справиться с этим потоком, накрывшим с головой, будто волна. Постепенно шум разделился на множество отдельных голосов, зазвучавших, отчётливо и узнаваемо.
Потрясённый Дигахали слышал шелест пальп приближавшегося Ссгина, шорох крыльев какой-то мелкой пичуги, севшей на ветку на расстоянии броска копья отсюда, и частое биение крохотного мышиного сердца в трёх шагах от себя. Шум ветвей деревьев воспринимался не слабее, чем гул водопада, но не мешал слышать, как у костра тяжело вздыхала потиравшая уставшие ноги Милина. Охотник сосредоточился на Злом Духе, который был ещё довольно далеко отсюда, и уловил его радость от возобновившейся связи. Демон больше не напоминал то кошмарное создание, от которого приходилось бежать со всех ног и пытаться защищать окружающих.
"Наверное, мы с ним в чём-то похожи, — улыбаясь, подумал Дигахали, — у него в этом мире нет никого ближе меня, а я здесь единственный, кто его понимает".
Он снова сосредоточил своё внимание на Ссгина, отметив, что это больше не требует серьёзных усилий, и сразу же уловил его потребности. Выяснилось, что Злой Дух по пути успел насытиться и сейчас желал только одного — быстрее догнать человека и быть рядом с ним.
"Пойдём охотиться, — предложил Дигахали, — поможешь мне найти добычу".
Ему показалось, что демон обрадовался такому предложению, будто верный пёс, которого позвал с собой хозяин. Охотник улыбнулся и скомандовал: "Ищи зверя!". Он не рассчитывал на немедленный результат, предполагая, что Злому Духу понадобиться время для понимания задачи и поиска подходящей цели. Но Ссгина справился гораздо быстрее, чем можно было ожидать — Дигахали вмиг перестал слышать мышей, жуков, птичек и прочую мелочь, зато теперь мелодия донесла до него другие звуки. Скрежет роющих землю когтей, фырканье, тяжёлую поступь массивного тела.
"Барсук, — определил охотник, — похоже, не один. Придётся быть очень осторожным. Если спугнуть, то они попрячутся в норы. А норы у них бывают длинные, разветвлённые и выходов из них всегда очень много. В таком месте барсук не испытывает недостатка в пище, поэтому едва ли далеко отойдёт от норы".
