кабаньих голов. Сегодня мясники твёрдо решили взять реванш, и на площадь перед изумлёнными зрителями вышли "рыцари", с ног до головы, закованные в латы. Восторженный вздох вырвался из сотен глоток, когда "армия" Цеха Мясников торжественным маршем проследовала к помосту, где всё уже было подготовлено для начала театрализованного действия.
"Что-то в них не так, — подумал сержант, разглядывая колонну "мясных рыцарей". — Не могу пока сообразить…"
Один из латников оступился и чуть не упал, завалившись на своего соседа слева. Однако доспехи не загрохотали, и более-менее сообразительные зрители поняли, что латы фальшивые.
— А здорово получилось, правда?, — громко восхищался кто-то неподалёку от Ладвига. — Я сам принимал участие в их создании! В основе всего лишь свиная шкура, а как выглядят! От настоящих только по звуку и отличишь. Это вам не тряпка вышитая!
"Армии" выстроились в боевой порядок друг напротив друга и стали ждать команды от распорядителя торжества. В небольшом шатре, скорее даже палатке, дожидалась своего выхода девушка, которую выбрали для исполнения роли Великой Матери. Эта была большая честь для любой жительницы Энгельбрука, и её удостаивались только самые красивые, по мнению горожан, девушки. Грета как-то обмолвилась, что на одном из праздников сама была Великой Матерью. Но когда гордый этим обстоятельством сержант поделился историей с кем-то из сослуживцев, его тут же подняли на смех.
— Не обижайся, Ладвиг, — сказал ему капрал Рикерт. — По большим праздникам подобных представлений в городе не счесть. При каждой церкви какая-нибудь сценка да разыгрывается. А я ещё не видел ни одной горожанки, которая бы не сообщала, что в своё время исполняла роль Великой Матери. Для увядающей дамы это повод повздыхать об ушедшей молодости. Дескать, не смотри, что у меня сейчас дряблая шея и морщины. Когда-то я была ого-го! А для девицы — лишний повод привлечь к себе внимание.
Сержант стоял в задних рядах зрителей на окраине площади, не пытаясь протиснуться ближе к сцене. Зрелище обещало быть интересным, но курьера из Ратуши следовало ожидать в любой момент. Ладвигу надоела неопределённость, и он выбрался из толпы, чтобы видеть переулок, где находился боковой вход в Ратушу. Удар в гонг объявил о начале представления, когда из переулка показался человек в ливрее посыльного. Опасаясь, что в таком наряде узнать его будет сложно, сержант сам двинулся навстречу.
— Ратман Олдрик сказал, что вас не нужно дополнительно вводить в курс дела, — тоном заговорщика произнёс курьер, убедившись, что перед ним действительно назначенный Магистратом дознаватель. — Та особа, о которой вас известили заранее, прибыла и с нетерпением ожидает вашего доклада.
— А где… — попытался уточнить сержант, отметив про себя это "с нетерпением".
— В кабинете ратмана Олдрика. Поторопитесь.
"Выходит, что на этот раз встреча пройдёт в узком кругу без приглашённых соглядатаев, — думал Ладвиг, широким шагом покрывая расстояние до Ратуши. — Но мне от это не легче. Нужно тщательно маскировать те немногие факты, которые есть у следствия. Но, как говорит Виланд, посмотрим для начала, что за фрукт".
Сообразив, что непроизвольно процитировал своего помощника, сержант недовольно мотнул головой и раздражённо сказал самому себе вслух:
— Это не значит, что я полностью признал его превосходство над собой! Да, вклад Виланда в общее дело гораздо весомее. Да, он более наблюдателен и обладает солидным жизненным опытом. Но расследование поручили мне! Он мой помощник, а не наоборот. Я взял Виланда в команду и с полным основанием могу использовать его наблюдения и выводы.
Придав себе таким образом уверенности, Ладвиг вошёл в Ратушу. Помещения ратманов располагались неподалёку от Зала заседаний Городского Совета. Сержант не знал, в каком именно кабинете обосновался Олдрик, но спрашивать об этом не пришлось. Стоявший возле одного из дверных проёмов стражник жестом предложил сержанту войти и сразу же закрыл за ним дверь.
Дорожного плаща на представителе архиепископа уже не было — это первое что успел краем глаза заметить Ладвиг, войдя в кабинет. Помня о том, что не должен выдать своей осведомлённости о причинах его прибытия в Энгельбрук, сержант двинулся прямо к Олдрику и бодро отрапортовал о прибытии. Ратман выглядел строго, если не сказать, мрачно. Оделся сугубо официально, что вполне гармонировало с простой монашеской рясой, в которую был облачён представитель архиепископа. На их фоне Ладвиг, в пёстром выходном наряде, выглядел праздно и беспечно, а потому чувствовал себя неуютно.
— Это и есть назначенный Магистратом дознаватель, отец Йохан, — сообщил монаху Олдрик. — На время расследования сержант выведен из состава городской стражи. Могу ли я присутствовать при вашей беседе?
— Разумеется. Мы с вами делаем одно общее дело и не должны иметь секретов друг от друга.
"Он что, его передразнивает, что ли?" — удивился про себя сержант.
Монах говорил таким же тихим бесцветным голосом, разве что без старческой скрипучести и придыхания. Не имея возможности хорошо разглядеть, кого прислал сюда архиепископ, дознаватель по-прежнему смотрел на Олдрика и ждал, когда к нему обратится кто-нибудь из присутствующих.
— Сержант…
Заслышав своё звание, Ладвиг сделал чёткий строевой поворот в сторону говорившего, и оказался лицом к лицу с худеньким пареньком в монашеской рясе. В первый момент трудно было поверить, что это и есть представитель архиепископа Берхарда. Выглядел он скорее, как обычный
