людям. Таков закон.
— Какая вина?, — вкрадчивым голосом осведомился Берхард. — А-а, ты всё же признаёшь, что не должен был тогда вламываться в монастырь? Не должен был крушить здесь всё, что попадётся под пьяную руку? Не должен был святотатствовать и богохульствовать?
— Я… был… неправ, — выдавил из себя помрачневший Трогот. — Тот, кто хоть раз бывал на моём месте, сможет понять горе отца, потерявшего единственную дочь.
— Кто, как не слуги Богов способны понять и разделить душевную боль. Но ты не этого искал в обители. Ты пришёл сюда с обвинениями, с желанием совершить некое извращённое правосудие, идея которого сформировалась в твоём измученном вином и бессонницей мозгу. Ты почему-то решил, что именно я повинен в пропаже твоей дочери, а заодно и в смерти твоей жены.
— А разве не так, ваше высокопреосвященство?, — низким, срывающимся на рык голосом спросил барон. — Не вы ли увезли с собой мою девочку и не обеспечили ей должной защиты? Не вы ли посадили в тюрьму меня только потому, что я требовал справедливости! Не вы ли втянули несчастную Эрну в какие-то дурацкие… у меня даже слов нет, чтобы описать то, чем она занималась с вашей подачи!
Архиепископ прекрасно знал всё, что скажет ему Трогот, но сегодня ему захотелось ответить на оскорбительные нападки:
— Откуда у тебя могут взяться такие слова, необразованный феодал? Что ты можешь понимать в биологии, биохимии, иммунологии? Ты помнишь, что я говорил тебе, благословляя на брак с Эрной? Я просил тебя беречь её, как самую великую драгоценность. Я предупреждал, что это, прежде всего, брак по расчёту. От тебя требовалось уважать жену и заботиться о ней. Наследников мог бы наплодить где-нибудь на стороне, как это делают остальные безмозглые феодалы. Эрна была специалистом высочайшего уровня. Всей твоей никчёмной жизни не хватит, чтобы понять, чем она занималась в вашем занюханном курятнике!
— Неправда. — тихо сказал Трогот. — Эрна мне рассказывала. Я знаю, что она хотела сделать лекарство, облегчающее боль от ран, нанесённых демонами. Это была благородная миссия.
— Это же благородство её и сгубило!, — рассерженно крикнул архиепископ. — Не иначе, как от тебя набралась таких идей, что решилась испробовать на себе не прошедший испытания препарат. О, Боги! Какая глупая смерть!
— Не смейте!!!
Казалось, от крика барона задрожали стены. Позади Берхарда заскрипела дверь, оглянувшись, он заметил в проёме обеспокоенное лицо командира охраны. Тому хватило одного взгляда, чтобы оценить обстановку, после чего дверь закрылась.
— Не смейте рассуждать о благородстве. — хрипло повторил сорвавший голос Трогот. — Вам не дано этого понять. Я любил Эрну, и она отвечала мне взаимностью. У нас родилась прекрасная дочь. И только сегодня я узнаю, что должен был оставить жену ради сомнительных связей на стороне. И это мне говорит сам архиепископ Остгренцский — первейший радетель за святость и чистоту семейных уз? В своё время я был горд, что глава Церкви Двуединого лично подыскал мне невесту, а что должен думать сейчас? Вы интриган и лицемер, ваше высокопреосвященство!
— Да. — ответил успевший справиться с эмоциями Берхард. — Ты верно заметил, что я интриган и лицемер. Кому-то же надо делать всю грязную работу. Никто не хочет испачкать руки в чужой крови, и отмывать их потом в чьих-то слезах. Это слишком неблагородное занятие для таких, как ты. А я один несу на себе все грехи этого мира, потому что заниматься этим больше некому.
В скверном настроении покидал башню архиепископ. Он уже и не помнил, когда он в последний раз терял над собой контроль. Даже в тот день, когда почерневший от горя и безуспешных поисков дочери Трогот ворвался в монастырь с обнажённым мечом, Берхард был спокоен. Во многом, благодаря его самообладанию удалось арестовать мятежного барона и не допустить кровопролития.
"Ещё один довод в пользу того, что мне пора на покой, — думал архиепископ, возвращаясь в кабинет, — нужно быстрее заканчивать с воспоминаниями и вплотную заниматься поиском достойного кандидата на своё место".
Он достал из стола книгу с записями и приготовился писать дальше, но мыслями постоянно возвращался к разговору с бароном. Берхард не успел спросить его о сообщнике, закинувшем болт на башню, и теперь перебирал варианты дальнейшего развития событий. Едва услышав об очной ставке, Трогот слишком быстро взял на себя всю вину. Ему даже удалось увести разговор в сторону от опасной темы. Это позволяло предположить, что барон знал человека, пославшего ему знак, или догадывался о том, кто это мог быть.
Архиепископ не боялся, что Трогот сумеет совершить побег. Без тщательной подготовки и сложного снаряжения сделать это было трудно. Сомнительной представлялась возможность пронести в монастырь подобное снаряжение минуя охрану. Берхард прекрасно знал, как должна быть устроена тюрьма, из которой нельзя убежать. Его смущало другое. Таинственный арбалетчик каким-то неведомым образом узнал о местонахождении Трогота. Либо этот стрелок обладал совершенно фантастическими средствами, позволявшими подкупить нужных людей, либо он сумел проникнуть на территорию монастыря. Достаточно было просто услышать пение барона, чтобы понять, где он в данный момент находится.
"Все попытки вторжения на охраняемую территорию соответствующим образом фиксируются. — подумал Берхард. — Если мне ещё не доложили об этом, значит пока всё тихо. Завтра потребую отчёт по техническим средствам защиты периметра. Нужно оставить записку для секретаря, чтобы он успел подготовиться".
