большого до малого (за исключением весьма немногих, которых очень трудно отыскать) всякий русский не верит ничему, что говорит другой, но зато и сам не скажет ничего такого, на что бы можно было положиться» (там же. С. 257).
Неискреннее речевое поведение есть лицемерие – актёрство, за которым стоит расчёт. Оно вытекает из рабской зависимости одних людей от других. Эта зависимость заставляла наших предков изображать, например, гостеприимство перед важными людьми.
Очень подробно обряд русского гостеприимства описал Н. И. Костомаров в книге «Очерк домашней жизни и нравов великорусского народа в XVI и XVII столетиях» (1860). Вот один из фрагментов из XVI главы этой книги – «Приём гостей. – Обращение», где речь идёт о лицемерном поведении хозяина в доме с важными гостями:
«Хозяин приглашал гостя садиться или говорил с ним стоя, также соразмеряя степень его достоинства: на этом основании, не приглашая гостя садиться, и сам или стоял, или сидел. Самое почётное место для гостя было под образами; сам хозяин сидел по правую сторону от него. Гость из сохранения приличия воздерживался, чтоб не кашлять и не сморкаться. В разговоре наблюдалось тоже отношение достоинств гостя и хозяина; так, приветствуя светских особ, спрашивали о здоровье, а монахов о спасении; одним говорили
Вывод Н. И. Костомаров сделал нелицеприятный: «В обращении с низшими себя по большей части русский был высокомерен, и часто тот, кто унижался и сгибался до земли перед старшим, вдруг делался надменен, когда богатство или важная должность отдавали ему в зависимость других. В русском характере было мало искренности; дружба ценилась по выгодам; задушевные друзья расходились, коль скоро не связывала их взаимная польза, и часто задняя мысль таилась за излияниями дружественного расположения и радушным гостеприимством. Довольно было любимцу государя приобресть царскую немилость, чтоб все друзья и приятели, прежде низко кланявшиеся ему, не только прекратили с ним знакомство, но не хотели с ним говорить и даже причиняли ему оскорбления» (там же. С.?249–250).
Лицемерие в отношении гостей ярко выражено в таких наших пословицах:
Лицемер мечется между правдой и ложью. В общении с окружающими у него преобладает ложь. Особую роль в формировании лживости у русских людей сыграл Иван Грозный. В его царствование лживость достигла своего апогея. Н. И. Костомаров писал об этом пороке:
«Семена этого порока существовали издавна, но были в громадном размере воспитаны и развиты эпохой царствования Грозного, который сам был олицетворенная ложь. Создавши Опричнину, Иван вооружил русских людей одних против других, указал им путь искать милостей или спасения в гибели своих ближних, казнями за явно вымышленные преступления приучил к ложным доносам и, совершая для одной потехи бесчеловечные злодеяния, воспитал в окружающей его среде бессердечие и жестокость. Исчезло уважение к правде и нравственности, после того как царь, который, по народному идеалу, должен быть блюстителем и того и другого, устраивал в виду своих подданных такие зрелища, как травля невинных людей медведями или всенародные истязания обнаженных девушек, и в то же время соблюдал самые строгие правила монашествующего благочестия. В минуты собственной опасности всякий человек естественно думает только о себе; но когда такие минуты для русских продолжались целыми десятилетиями, понятно, что должно было вырасти поколение своекорыстных и жестокосердых себялюбцев, у которых все помыслы, все стремления клонились только к собственной охране, поколение, для которого, при наружном соблюдении обычных форм благочестия, законности и нравственности, не оставалось никакой внутренней правды. Кто был умнее других, тот должен был сделаться образцом лживости» (там же. С. 383–384).
Лжи в допетровской Руси накопилось так много, что её хватило на всю последующую русскую историю. Полемизируя со славянофилами, Ф. М. Достоевский писал: «Лжи и фальши в допетровской Руси – особенно в московский период – было довольно… Ложь в общественных отношениях, в которых преобладало притворство, наружное смирение, рабство и т. п. Ложь в религиозности, под которой если и не таилось грубое безверие, то по крайней мере скрывались или апатия или ханжество. Ложь в семейных отношениях, унижавшая женщину до животного, считавшая её за вещь, а не за личность…» (там же. С. 375).
Допетровская ложь благополучно перекочевала в последующие века. Иоганн Фоккеродт, прусский дипломат в России 20–30 гг. XVIII в., писал: «Русский простого звания во всех своих делах с иноземцами имеет в виду одну только цель – свою выгоду, и не даёт заходить в свою голову никакой другой мысли, кроме той, как бы дать им выгодное понятие о самом себе. От того-то он и является на глаза к ним с большою осмотрительностью, с совершенно простоватым, даже глупым видом; но под этим притворным простодушием старается залезть к ним в самую душу и мастерски умеет пользоваться самой малейшей слабой стороной, какую выставят ему. А так как вообще не слишком бывают осторожны с таким человеком, у которого предполагают немного ума, то обыкновенно вы ходит в подобных случаях, что иностранец остаётся внакладе» (Размышления о России и русских. Штрихи к истории русского национального характера. Вып. II. Сост. С. К. Иванов. М., 1996. С. 158).
