А в раскрытую дверь солнце наяривает. Встаю с досок. Солдат, какой-то весь нервный, отдает мне ремень, шинель, вещмешок:
— Бегом в шестую батарею, полк переезжает!
«Стою один среди долины ровной». Люди! Где эта батарея, куда идти? Из автопарка один за другим выезжают тягачи. Рев стоит, сизый соляровый дым над землей. Рядом громыхает тягач, останавливается возле меня. Рассоха высовывается из кабины:
— Сержант Леонов, залазь!
Залажу. И пока едем за пушкой, парень сквозь рев мотора в три крика поведал мне о полковых новостях, которых за одну ночь набралось целый мешок: полк передислоцируется — раз. Куда — одному богу и начальству известно. Два! И в третьих: я теперь служу в шестой батарее на должности командира отделения тяги. «Веселей, сержант, гляди!» Выпрыгиваю из кабины, озираюсь.
— А вот наши орлы! Знакомься! — кричит Рассоха и уезжает.
Чумазые парни в рабочих ватниках сноровисто цепляют пушки, везут их к воротам, на меня не глядят — некогда глядеть, не время знакомиться. Кругом шум, крики, снуют машины. Мне-то чего делать, братцы? Мне-то куда? Ой, вон идет мой спаситель — старшина!
— Товарищ старшина!
Подходит. Такой же, как всегда, — суровый, деловой, свой. И единственный спокойный человек среди этой суеты и беготни.
— Доброе утро, младший сержант. Явились?
— Так точно! Утро доброе, товарищ старшина! Куда мне теперь?
— Вот ваша техника. Заводите — и на станцию, грузиться.
— С пушкой?
— Пока нет. Ваш тягач запасной, на случай поломки. Горячую воду ребята вам залили.
Мой тягач. Собственный. Завелся хорошо, сразу. Дизель в холоде плохо схватывается, а в тепле он молодец. Старшина ловко запрыгивает ко мне:
— Поехали!
И как-то сразу спокойней мне стало. Теперь и подскажут, и укажут, и по шапке дадут, если надо. Держусь за своими ребятами. Дорога пока ровная, мотор гудит правильно, можно и передохнуть, даже вопрос прокричать не по уставу:
— Товарищ старшина, а вы чего не в школе?
Он наклоняется ко мне:
— Назначен старшиной шестой батареи.
— Прекрасно!
Он только головой качает.
Станция, теплушки, платформы. На них осторожненько вползают широкогрудые тягачи, Пирогов командует, машет флажком. Он-то здесь зачем?
— Временно назначен взводным нашей батареи, — сообщает старшина. — Грузитесь.
— Страшно.
Он легонько хлопает меня по плечу:
— Это ж вам не конь. Справитесь.
Ребята уже крепят тягачи и пушки, забивают под колеса и гусеницы колодки, приколачивают их скобами, притягивают технику стальной проволокой к бортам платформ, закручивают проволоку ломом. Я подползаю к пустой платформе. Пирогов стоит на ней. Пятится передо мной, манит к себе обеими ладошками: давай, давай, так, тихонечко. Тягач послушен, понятлив, гусеницы стелются осторожно. И ведь заехал! Пирогов вытер лоб, велел закреплять технику. Рассоха подбежал первым, схватил кувалду:
— Сержант Леонов, придержи-ка бревнышко!
Так и пошло с тех пор: в казарме обращались парни ко мне не совсем по уставному, а немного по-домашнему: «Сержант Леонов». При начальстве говорили: «Товарищ сержант». Товарищами мы все и были тогда.
Пока тряслись в теплушке, перезнакомились. В подчинении товарища сержанта и водители автомобилей, и тягачисты. Народ боевой, опытный, на гражданке все с техникой работали, в отличие от меня, студента-недоучки. Из разных краев ребята: русские, молдаване, украинцы, один эстонец, Юхан Тамм. Мальчишка тихий, спокойный, говорит как-то приторможенно, и то когда спросишь, а так молчит. Благо, есть время, запоминаю фамилии: Сергеев, Петров, Сарай.
— Как Сарай?
— Так Сарай, — смеется мальчишка, — А вон сидит Борщ, а в первом взводе есть ефрейтор Блоха. Подумаешь. Был же Тарас Бульба, он же Картошка, и ничего.
— Ничего, — поддакивает Рассоха. — Только женщинам плохо. Представьте: «Виолетта Блоха». Звучит?
Так со смешками и ехали. Из тепла в холод. От синих гор к стальному морю. Балтика гонит седые волны. Снег идет. Весны не видно. На станции
