многие из тех, с кем начинал службу в Чека, поднялись значительно выше. Вынув из ящика стола несколько тощих серых папок, он подвинул их по полированной поверхности в сторону Дудника, произнес:
— Вот тебе несколько дел… Впрочем, это еще и не дела. Это лишь некоторая информация. Надо эту информацию проверить, расширить, установить связи, если они имеются, выявить ядро заговорщиков. Может, не все втянуты в заговор, но что заговор существует, это нам известно доподлинно. Ты должен выявить причастность этих людей к заговору. Я думаю, две недели тебе хватит. Все ясно?
Дудник вскочил, вытянулся.
— Так точно, товарищ комиссар третьего ранга!
— Где остановился?
— Пока нигде.
— Найди себе квартиру в районе Нахичевани. Там живут и твои подопечные. Легче будет отслеживать их передвижения. О задании никому ни слова. Докладывать лично мне. Связь через капитана Винницкого. Обратись к старшему лейтенанту Кагану: он выделит тебе отдельный кабинет. Действуй!
— Есть действовать!
Дудник повернулся кругом и, провожаемый угрюмым взглядом Люшкова, вышел в приемную, где за дубовым канцелярским столом сидел молодой секретарь с тремя кубарями в петлицах гимнастерки.
Люшкову Дудник не понравился. И не только своей анкетой, в которой было зафиксировано разжалование из капитанов в старшие лейтенанты, понижение в должности и выговор по партийной линии. Люшков, обращаясь к своим коллегам по УНКВД Украины, с которыми проработал с девятнадцатого по тридцать первый год, просил их прислать ему человек двадцать, ничем не связанных с проживающим на Дону и Кубани населением, тем более с местными партийными и чекистскими кадрами. Дудник вроде бы и не был связан, но Рязанская губерния, где он родился, примыкает к степи, и с давних времен ее население давало пополнение казачьим станицам Дона и Кубани. Тут не исключены взаимные симпатии, которые могут проявиться весьма некстати.
Люшков на практике познал ту простую истину, что интернационализм интернационализмом, а татарин или даже хохол, не говоря о прибалтах и евреях, русского придавит с большим удовольствием, — а уж казака — и говорить нечего, — чем это сделает русский по отношению к тем же татарам и прочим нацменам. У этих великодержавных москалей в крови благодушно-снисходительно-покровительственное отношение к нацменам, и даже к тем, которые русских не любят именно за это их к ним отношение. Однако русский готов терпеть всякие от них пакости, как терпят родители мелкие шалости своих детей. По отношению к евреям — это даже хорошо, но, скажем, к тем же казакам, которые когда-то секли ногайками русских же в их столицах и городах, как и покровительствуемых ими нацменов, это очень и очень плохо. А Дудник оказался не хохлом, как представлялось по его фамилии, а рязанским кацапом, к тому же, как следовало из характеристики, с узостью взгляда «на различные аспекты террористически-подрывной деятельности врагов советской власти». Похоже, что под этой узостью взгляда писавший характеристику некий Штокман и подразумевал национальные особенности старшего лейтенанта госбезопасности Дудника.
А с другой стороны, широкие взгляды для предстоящей работы рядовым сотрудникам вовсе ни к чему: начнет задумываться, то ли делает или нет, тому ли служит и чем все это может закончиться, станет ловчить, страховаться, а в итоге может предать свое начальство в самую неподходящую минуту. Чем человек проще, тем проще задачи ему ставить, тем проще ему же их выполнять, не вдаваясь в подробности и не страдая раздвоением личности.
«Ладно, посмотрим, что покажет этот коротышка на практике», — подумал Люшков, убирая в сейф личное дело старшего лейтенанта Дудника.
Глава 11
Первую ночь Артемий провел на кожаном диване в своем новом кабинете, а с утра, позавтракав в столовой управления НКВД и прихватив с собой лишь вещмешок, отправился в Нахичевань искать квартиру. Он доехал на трамвае до строящегося драмтеатра, своей архитектурой напоминающий гусеничный трактор, которые собирается выпускать завод «Ростсельмаш». Дальше отправился пешком.
Нахичевань показалась ему средневековым городом с мощеными улицами, круто сбегающими к Дону. За глухими заборами теснились в основном саманные одноэтажные дома. Жизнь в них совсем не видна, лишь по улицам взад-вперед носились стайки чумазых армянских ребятишек, босоногих и очень крикливых. Иногда пройдет, держась тени и переваливаясь с боку на бок, коротконогая и полнотелая пожилая армянка в мешковатой одежде, или прогремит подвода, запряженная тяжеловесным битюгом, с восседающим на ней обросшим черной щетиной армянином, или пройдет степенной походкой молодая армянка, пряча лицо от постороннего взора за концом черного головного платка, или протопают тяжелые башмаки степенного мужчины, бородатого или давно не бритого, или встретится на перекрестке улиц кучка парней и проводит подозрительным взглядом забредшего в их район чужака.
Предки этих армян, принявшие православную веру задолго до крещения Руси, лет двести назад бежали в Российскую империю от постоянных преследований безжалостных турок-мусульман, в ту пору безраздельно господствовавших в Малой Азии и на Балканах, то и дело разорявших Закавказье,
