Комиссар заверил Жданова, что будут предприняты все меры, чтобы досконально разобраться в возникшей ситуации с самолетом.
— А что с ценностями? — строго спросил Жданов.
— Данных о том, что перевозившиеся художественные ценности попали в руки фашистов, нет, — твердо заверил комиссар.
Жданов немного успокоился.
— Как только появятся свежие данные о самолете, вы мне сообщите.
— Непременно, Андрей Александрович…
С большим трудом Теплов и Сергеев достали тела офицеров из сильно деформированной кабины самолета и положили их на землю.
— Простите меня друзья, что не сумел спасти вас, — закрывая тела куском брезента, горько, со слезами на глазах изрек майор.
Теплов и Сергеев постояли, погрустили.
— Надо выбираться отсюда. Искать наших людей, военных, органы советской власти, доложить о себе надо. Нас наверняка ищут, — выдавил майор. — Потом организовывать вывоз тел, груза.
— Верно, какие-то населенные пункты должны быть поблизости. Но я не могу покинуть груз в самолете, — изрек Сергеев.
— Ах да, ты же, лейтенант, хранитель ценностей, — хмуро согласился майор, — и головой отвечаешь за них. Значит, пойду я, а ты, брат, останешься здесь, будешь все охранять. Предлагаю сейчас перекусить, а потом заняться нашими делами.
— Согласен. Мне очень интересно, мы на нашей территории или оккупированной фашистами?
— По моим данным, — вымолвил майор, — на нашей. То ли в Калининской области, то ли в Ярославской, а, возможно, и Вологодской. Но бдительность надо сохранять, здесь могут быть заброшенные фашистские диверсанты, бандиты разных мастей, дезертиры и прочий элемент. У тебя какое оружие, лейтенант?
— Наган.
— И у меня пистолет. Жаль, наш штатный ППШ, находившийся в кабине пилотов, при посадке вышел из строя.
Ночь, видимость слабая, в трех-четырех метрах ничего не видно. Два дежуривших бойца, ефрейтор и рядовой, сидят в окопе и ведут тихий, неспешный разговор. Примерно в километре от них тянется немецкий окоп. От него доносятся слабые звуки губной гармошки…
Вот рядовой, уже в солидном возрасте мужчина с восточными чертами лица, замер и слегка высунулся из окопа. Быстро достал винтовку, прицелился и выстрелил.
— Ты что, дед Митроха? — воскликнул ефрейтор. — Решил поохотиться, эвенк?
— Кажись, однако, попал. Взгляни там возле пригорка, на нейтральной полосе. А лихо он меж минных полей полз.
Но в это время начался обстрел из стрелкового оружия окопов с немецкой стороны.
— Дождались блин… канонады, — недовольно изрек ефрейтор. — Тишину нарушил, получим, дед, от комбата теперь.
— Не боись, ефрейтор. Обстрел, однако, сейчас закончится. Я слажу и гляну, кого там у пригорка пристрелил.
Беспорядочная немецкая канонада закончилась через 10 минут. Рядовой (дед Митроха) осторожно на четвереньках полез к пригорку. Через десять минут рядовой приволок убитого мужчину с привязанным к поясу серым пеналом.
— Приволок перебежчика! — удивленно выдавил ефрейтор. — Гляди, а рожа-то какая у мертвеца. Давай-ка взглянем, дед, что у этого перебежчика на поясе висит.
— Осторожнее, однако! — изрек рядовой. — Может, там взрывчатка, грохнет невзначай.
— Знаю-знаю, — бросил ефрейтор, осторожно открывая пенал.
В нем в аккуратно закрученном состоянии находились художественные холсты.
— Мать честная! — бросил рядовой. — Люди погибают на войне, а кто-то картины вывозит через границу.
— Может, там шифровка какая, надо нашему начальнику разведки передать, — вымолвил ефрейтор.
— Это правильно, однако. Может, наградят меня…
— Держи шире карман, дед Митроха. Как бы в штрафбат за нарушение тишины не отправили…
В предрассветной тишине майор Теплов, дав последние указания Сергееву, отправился на поиски населенных пунктов и органов советской власти.
Температура воздуха была где-то около нуля градусов. Чтобы не замерзнуть, Ермолай стал ходить возле самолета. Вперед-назад, вперед-назад, вперед… В голову лезли самые разные, в основном, невеселые мысли…
