вспоминает также и будущее, о чем очень красиво писал отец Киприан Керн[224].
В православной церкви большинство приходских священников женаты. Отец Виржиль Георгиу рассказывал, что, когда он был еще совсем маленьким, его отец, священник в маленькой бедной деревушке, объяснил ему, что в церкви время уже не преодолено.
«Каждое воскресенье, – рассказывает он, – когда служилась Божественная литургия, я улавливал, что на ней невидимо присутствуют, рядом с ангелами, все люди деревни, умершие или погребенные вокруг нашего дома. Но рядом с ними, и рядом с ангелами, там присутствовали заодно и все те будущие христиане нашей деревни, которым только предстоит родиться через месяцы, годы или даже века. В наше маленькой церквушке, как и во всех церквях, не было больше деления на прошлое, настоящее и будущее»[225].
3. В христианской традиции западной церкви
К сожалению, латиноязычная Европа постепенно утратила это понятие сакрального пространства и времени. Это и стало одной из причин раскола в Западной Церкви. Протестантские церкви держались за четкую и торжественную формулировку Послания к евреям[226]: нет иной жертвы для нашего спасения кроме Крестной жертвы Христа. Тогда как католики не хотели предать собственную традицию, тоже довольно четко утверждавшую, что каждая литургия оказывается подлинным жертвоприношением. В истоке своем оба эти утверждения одновременно были истинными, и никакого противоречия тут не было. Ведь все знают, что служение литургии будет не «другим» или «новым» жертвоприношением; это все то же Крестное жертвоприношение, одна и та же жертва, единственная и неповторимая, к которой мы просто присоединяемся в разные моменты времени. Но как только понятие сакрального пространства и времени оказывается утраченным, тут же одно из этих утверждений вступает в противоречие с другим. Так что приходится выбирать одно или другое.
На Западе, как мы видели, понятие сакрального пространства до конца не утрачено. По крайней мере, в евхаристии о нем помнят. А вот понятие сакрального времени зато исчезло. При этом мистическое понимание времени лишь постепенно выветривалось из официального богословия. Но любимые Богом безумцы, мистики, снова и снова к нему возвращались во все времена.
Вот, например, несколько цитат из Майстера Экхарта, этого великого немецкого мистика рубежа XIII и XIV веков, у которого, как мы видели, возникли некоторые трудности с Авиньонскими папами:
«…[Тело Христово] все целиком находится даже в мельчайшей частице освященной облатки»[227]. Об этом, как я уже говорил, никогда не забывала даже Западная католическая церковь. А вот еще одна цитата, еще «сильнее». Текст в ней немного трудный, очень насыщенный, но и очень красноречивый. Я прокомментирую вам его прямо по фразам: «… поймите, что жертвенное Тело Христово, как жертва, не будет протяженным, наподобие телесной субстанции». Фраза эта, по сути, продолжает предыдущую цитату, просто мысль здесь выражена более абстрактным языком. Это уже не просто традиционное исповедание веры в присутствие Тела Христова в освященном хлебе, как это бывает в голограмме. Это уже размышление над особым отношением к пространству, предполагаемым таким исповеданием веры.
Продолжим нашу цитату: «Этим и объясняется, почему никто не может удалиться от жертвенного Тела Христова, ни в пространстве, ни во времени». Иными словами, расстояние между вами, сидящим в кресле и читающим эту книгу, и освященными облатками в ближайшей церкви или же в церкви на другом краю земли, такого расстояния, на определенном, не уловимом для наших органов чувств, уровне реальности, просто не существует. А только этот уровень, по большому счету, и оказывается самым важным. Но все это в равной степени относится и к понятию времени. Время, которое протекло с момента освящения самой первой облатки на самой первой литургии, до того момента, в котором вы сейчас находитесь, на этой глубине реальности просто не существует. Но Экхарт делает из всего этого еще один вывод:
«Поэтому всех, за кого мы молимся во время литургии, нам следует считать присутствующими на ней». Раз нет никакой дистанции ни в пространстве, ни во времени, между освященной облаткой и всем остальным, тогда вокруг каждой такой облатки собирается все человечество. Майстер Экхарт здесь не доводит логику такого рассуждения до конца. Он не включает в нее и будущих людей, тех, кому еще предстоит родиться, как это сделал, еще будучи ребенком, Виржиль Георгиу. На его мысль, видимо, повлиял эмоциональный момент такого умозаключения. И наконец, в следующей фразе, горизонт этой мысли становится еще шире:
«Но стоит обратить внимание еще и на тот факт, что единение с этим Телом освобождает от пространства и времени, а значит, освобождает и от мира сего»[228].
Теперь я предлагаю вам окунуться в безумие с головой, хотя вам стоило бы уже к такому привыкнуть. К тому же, я не ставлю перед собой целью вас в чем-то убедить. Просто вам, возможно, небезынтересно будет узнать, докуда может дойти безумие некоторых ваших современников, внешне прикидывающихся нормальными. Потому что и среди христиан есть малая часть, к коей я имею честь принадлежать, людей, способных поверить в те невероятные вещи, о которых теперь у нас и пойдет речь. Прежде чем начать рассказывать эти истории, сразу оговорюсь, что тут слишком легко все воспринимать в штыки и с сомнением. Но вы сначала прочтите и ознакомьтесь. Ведь имеется такое множество свидетельств и серьезных исследований. И вы увидите, что реальность с лихвой опережает любую фантастику. И сюжет тут гораздо более захватывающий, чем в любом романе или в наших лучших детективах[229].
Сейчас я расскажу вам несколько историй, создающих впечатление, что Бог решил от теории перейти к практике и на ней подтвердить все те изящные рассуждения о евхаристии, которые мы с вами только что слышали. Поскольку освященный хлеб уже не подвластен ни пространству, ни времени, то