Все это, однако, я переживал в себе, даже не помышляя о том, чтобы заговорить с моим конвоиром. Не хватало еще ему жаловаться!
Когда шли по городу, многие солдаты смотрели на меня с уважением, однако хватало и тех, кто не скрывал своего презрения и даже ненависти. В глазах одних я был героем, другие же считали меня трусом, который, как они полагали, прятался среди тел погибших товарищей, пока «боевики» не покинули город. Доказывать что-то и тем, и другим было бесполезно, ведь никто, кроме меня, Сирджанскую Мясорубку не пережил, а значит, не мог ни подтвердить мои слова, ни опровергнуть. Навестивший меня в палате рядовой, надо понимать, относился к лагерю скептиков, по крайней мере, каждый его жест или оброненное слово наводили на такую мысль.
– Мамонтов прибыл, сэр, – сообщил конвоир, откинув полог шатра, внутри которого находилась резиденция генерала.
– Пусть заходит, – донесся изнутри сильный, резонирующий, как у оперного певца, голос.
– Генерал ждет вас, – смерив меня презрительным взглядом, процедил рядовой.
Я сделал шаг, второй, потом оглянулся через плечо и сказал тихо:
– Если ты еще раз заговоришь со мной в подобном тоне, я тебя пополам сломаю.
И, не дожидаясь ответа, скрылся в шатре.
Когда я вошел, Джон Тейлор сидел во главе длинного стола и, нахмурившись, изучал какую-то бумагу. Заслышав мои шаги, он отложил ее в сторону и поднял голову.
– Здравствуйте, Сергей, – сказал генерал ровным голосом, не выражавшим никаких эмоций.
– Сэр. – Перекинув трость в левую руку, я отдал воинское приветствие.
Он скривился:
– Не стоит, сынок. Мы не на параде. Присядь, я вижу, тебе тяжело стоять…
Я молча опустился на один из свободных стульев. Пока я усаживался, генерал, облокотившись на стол и сплетя пальцы рук перед собой, наблюдал за мной из-под густых бровей.
– Что там случилось, в Сирджане? – спросил он, дождавшись, пока я посмотрю на него. – Расскажи в двух словах.
– Мясорубка, сэр, – прокашлявшись, ответил я. – Всех наших положили, кроме меня и Кро… в смысле, сержанта Бронса.
– Что стало с Бронсом после?
– Его пристрелили, когда мы пытались покинуть Сирджан, – откашлявшись, сказал я. – Можно сказать, он спас меня от пули, сэр.
– Кто?
– Кто его пристрелил? – уточнил я.
Тейлор кивнул.
– Один из местных «боевиков», сэр, – соврал я.
Мне показалось, что упоминать о мальчишке с автоматом в нашей беседе все-таки не стоит.
– То есть, рота не выполнила поставленную задачу? – выгнул бровь Тейлор.
Я слегка опешил от такого вопроса. Операция по зачистке Сирджана определенно стала тактическим провалом Объединенной Армии. Сомневаться на этот счет, по мне, мог только круглый дурак. Однако генерал, судя по всему, действительно ждал моего ответа.
– Выполнил, сэр, – выдавил я. – Судя по всему, это был последний выживший боевик. И я его пристрелил.
– То есть, задача выполнена? – еще раз переспросил Тейлор.
– Да, сэр.
Врать ему оказалось не так сложно, как я предполагал. Возможно, потому, что я до сих пор считал его и весь командный состав виновными в гибели нашей роты.
– Хорошо, – сказал Тейлор и снова уткнулся в лежащую перед ним бумагу. – Можешь быть свободен.
– Сэр? – не поверил я ушам.
– В чем дело, солдат? – спросил он, нехотя отрываясь от своего дела.
– Это все? Вы вызывали меня, чтобы узнать, выполнила ли рота задание?
– Да.
– То есть, признавать, что командование допустило ошибку, вы не станете? – не удержался я.
На сей раз его взгляд был куда тяжелее, чем прежде.
– Разумеется, не стану, – проскрипел генерал. – Потому что мы не допускали ошибок.
– Да вы же просто отправили людей на убой! – вспылил я.
– Я не собираюсь обсуждать это решение с рядовым, – отрезал Тейлор.
– В таком случае я приложу все усилия, чтобы о вашем так называемом «решении» узнало как можно больше народу, – сказал я, поднимаясь со стула. – Посмотрим, захотите ли вы объясняться перед семьями погибших в Сирджане ребят под прицелом сотни телекамер.
