Наконец и Аделаида успокоилась, таким образом эта, несколько трагическая, но усладившая злодейские души сцена завершилась, и Дюкло возобновила свое повествование:
– В доме Герэн имелась комната, очень странно устроенная, в которой мог разместиться только один человек. У нее был как бы двойной потолок, что-то вроде очень низкой антресоли, где расположиться можно было только лежа. Здесь-то и устраивался один причудник, страсть которого мне и приходилось обслуживать. Он располагался там с девицей и лежал так, что голова его приходилась как раз напротив отверстия, ведущего в верхнее помещение. Девица, запертая с ним, предназначалась лишь для того, чтобы дрочить ему член, а я, находясь в верхнем помещении, занималась тем же самым с другим кавалером. Отверстие, совершенно неприметное, открывалось как бы случайно, а я под предлогом соблюдения опрятности, чтобы не замарать паркет, обрабатывая своего пациента, должна была постараться, чтобы его семя брызнуло аккуратно в дыру, и значит, попало бы прямо на лицо того, кто расположился под нею внизу. Так все было ладно устроено, что операция удавалась как нельзя лучше: в тот момент, когда наш забавник получал себе под нос порцию спермы, он прибавлял к ней свою, и этим все сказано.
А вот старуха, о которой я рассказывала вам давеча, появилась у нас снова, но ей предстояло иметь дело с другим человеком. Этот мужчина лет сорока заставил ее раздеться и затем принялся лизать все дырки и впадины этого трупа: задницу, переднюю дыру, рот, ноздри, подмышки, уши – не пренебрег ничем и глотал все, что ему удавалось высосать оттуда. На этом он не остановился: он совал ей в рот печенье, и после того как она разжевывала, глотал куски прямо из ее рта, он заставлял ее набирать в рот вино и, прополоскав им горло, выплевывать этот напиток ему в рот. Все это время член у него был в таком возбуждении, что, казалось, вот-вот – и сперма потечет оттуда сама по себе. Наконец, почувствовав, что так оно и случится, он набросился на старуху, засунул ей в зад свой язык чуть ли не на фут и кончил как бешеный.
– Ха, черт возьми, – воскликнул Кюрваль. – Нужно ли быть юной и красивой, чтобы извлечь из члена его соки? Вот вы еще раз можете убедиться, что именно свинства и вытягивают как нельзя лучше из нас сперму. Чем грязнее, тем слаще.
– Это все соли, – вступил Дюрсе, – соли, выделяемые предметом похоти, пробуждают и приводят в движение наши животные инстинкты. А кто же станет сомневаться, что все старое, грязное, вонючее обладает такими солями в избытке и, следовательно, ускоряет и увеличивает наши извержения?
Некоторое время было посвящено рассмотрению этого вопроса с самых разных сторон; однако после ужина предстояли многотрудные занятия, и потому с ужином поспешили, он был подан раньше обычного. Во время десерта все приговоренные к наказанию девочки перешли в салон, где им предстояло подвергнуться экзекуции вместе с четырьмя мальчиками и двумя супругами, равно осужденными. Стало быть, число жертв равнялось четырнадцати: восемь упомянутых девочек, Аделаида и Алина, а также четверо мальчишек, а именно Нарцисс, Купидон, Зеламир и Житон. Наши приятели, уже пьяные от предвкушения предстоящих излюбленных удовольствий, добавили еще к этому и непомерное количество выпитых вин и ликеров, так что в салон, где их ждали обреченные, они явились в таком состоянии опьянения, ярости и похоти, что, право, никто не захотел бы оказаться на месте их жертв. Лишь осужденные да четыре старухи-служанки должны были присутствовать на оргии в этот день. Каждый был раздет донага, каждый в трепете, обливаясь слезами, ждал своей участи. Между тем как воссевший в кресло президент справлялся у Дюрсе об имени и преступлении каждого предмета, Дюрсе, вдрызг пьяный, как и его сподвижник, понапрасну пытался вникнуть в смысл пляшущих перед ним на бумаге строчек. Тогда епископ заменил его, и хотя был пьян не менее собрата, сумел все же возобладать над хмелем и объявлять громко и внятно имя и вину каждого, президент тут же определял наказание, соответствующее возрасту и силам преступника, но неизменно весьма суровое.
Ужасная церемония свершилась, приговоры приведены в исполнение. Мы чрезвычайно огорчены, что необходимость следования нашему плану препятствует нам живописать здесь же все эти разжигавшие похоть способы наказания, но да не посетуют на нас наши читатели; вместе с нами они поймут невозможность немедленно удовлетворить их любознательность. Однако они могут быть совершеннейшим образом уверены, что все в будущем будет им возмещено. А пока мы можем лишь сказать, что церемония длилась долго: четырнадцать приговоренных приняли кару, и все это сопровождалось весьма занимательными эпизодами. И весьма возбудительными, несомненно, ибо все четверо злодеев излились до такой степени основательно, так были изнурены вином и излишествами плоти, что без помощи поспешно призванных прочищал не смогли бы добраться до своих покоев, где, несмотря на все только что перенесенное, их ждали новые сладострастные забавы. Герцог, которому в эту ночь должна была принадлежать Аделаида, решительно отказался от нее. Она была в числе приговоренных, и он наказал ее столь успешно, так много спермы пролил в ее честь, что более в ней не нуждался. Рухнув наземь в своих покоях, он отдал место Аделаиды Дюкло, и та, расположившись у него под боком на матраце, обслужила его от всей свой щедрой души.
День восьмой
Вчерашний пример оказался столь назидательным, что в этот день не нашлось, да и не могло найтись, ни одного провинившегося. Утренние уроки продолжались на прочищалах, и поскольку до кофе не случилось ничего замечательного, то наш рассказ мы продолжим именно с этого места. За кофе прислуживали Огюстина, Зельмира, Нарцисс и Зефир. Снова начались забавы с ляжками. Кюрваль подступил к Зельмире, герцог – к Огюстине. Вволю
