наглядевшись на эти прелестные попки, которые в тот день неведомо по какой причине были особенно привлекательны; на них появился невиданный до сей поры румянец; так вот, налюбовавшись, расцеловав эти, повторимся, прелестные попки, наши распутники захотели от них угощения, захотели, чтобы им испустили в рот ветры. Епископ, взявшийся за Нарцисса, свое уже получил; были слышны выстрелы, которыми Зефир выпаливал в Дюрсе – отчего же и другим не последовать примеру? Зельмира преуспела в этом предприятии, а вот Огюстина, как ни тужилась, ничего не могла поделать. Герцог пригрозил ей на следующую субботу столь же жестоким наказанием, что и накануне, но все было напрасно. Бедняжка залилась слезами, и вот, наконец, еле слышное испускание ветров произошло, герцог вдохнул зефир и, обрадованный этим свидетельством послушания, тотчас же вставил чудовищный инструмент в ляжки маленькой красотки, своей любимицы. Сперма брызнула и оросила две очаровательные ягодицы. Кюрваль проделал то же самое с Зельмирой, епископ же и Дюрсе удовлетворились тем, что называют «мелочь разная».
После полудня все перешли в салон, а там прекрасная Дюкло в одеждах, заставивших всех в тот день забыть о ее возрасте, была столь восхитительна при свете ламп, что никто не захотел слушать продолжения рассказа, пока она с высоты кафедры не покажет обществу свои ягодицы.
– В самом деле, – проговорил Кюрваль, – у нее отменная задница.
– Воистину, друг мой, – откликнулся Дюрсе. – Редко мне случалось видеть красивее этой.
Наша героиня, выслушав эти дифирамбы, опустила юбки и продолжила повествование, которое мы настоятельно рекомендуем нашим читателям дочитать до конца, ежели они хотят доставить себе удовольствие.
– Одно соображение и одно событие, господа, побудили меня вскоре переменить поле брани. Соображение очень простое: породило его плачевное состояние моих ресурсов. Вот уж девять лет провела я у госпожи Герэн, и хотя тратила я на себя очень немного, скопить смогла едва ли сотню луидоров. Дама эта как-то так ловко устраивалась, что не только присваивала две трети выручки, но из оставшейся трети под тем или иным предлогом тоже урывала для себя немало. Мне такое ее искусство не нравилось, и я решила уйти к другой своднице, по имени Фурнье. Эта Фурнье давно уже меня переманивала, а я знала, что ее посещают престарелые распутники более высокого положения в обществе и куда более богатые, чем гости Герэнши. А тут, кстати, случилось событие, еще более укрепившее меня в моем намерении. Пропала моя сестра, а я была так привязана к ней, что оставаться долее в доме, где все напоминало мне о ней и говорило об ее отсутствии, оказалось выше моих сил. Почти полгода к моей дорогой сестре хаживала некая важная персона, тощий, чернявый человек, чья физиономия решительно мне не нравилась. Они запирались вместе, а уж чем они там занимались, я так и не узнала – сестра мне об этом ничего не рассказывала, а комнату они выбирали такую, где я не могла подсмотреть за ними. Как бы там ни было, сестра одним прекрасным утром входит ко мне, обнимает меня и сообщает, что судьба ее устроилась: она становится содержанкой того самого, не приглянувшегося мне, важного человека. Больше я ничего не узнала, кроме того, что удачей сестра обязана красоте своих ягодиц. Дело сделано, она дала мне свой адрес, рассчиталась с госпожой Герэн, всех нас расцеловала и укатила. Как вы легко себе вообразите, спустя пару дней я не преминула наведаться по указанному адресу, но там никто даже не понял, о чем я говорю и кого спрашиваю. Я увидела, что сестра моя была обманута; не могла же она обмануть меня и лишить счастья увидеть ее. Я пожаловалась госпоже Герэн, она лишь хитро улыбнулась и промолчала; мне стало очевидно, что она в курсе всей этой авантюры, но меня посвящать в тайну не желает. Это обидело меня и заставило поторопиться с выполнением задуманного. И поскольку у меня не будет больше повода рассказывать вам о моей ненаглядной сестре, скажу вам, что, несмотря на все предпринятые мною поиски, на все мои усилия, мне так и не удалось выведать, что же приключилось с моей сестрицей.
– Это вполне понятно, – сказала Дегранж, – твоя сестра не прожила и суток после вашего расставанья. Она тебя не обманывала, ее самое заманили обманом, но Герэнша-то прекрасно знала, что должно было произойти.
– Боже праведный, – воскликнула Дюкло. – Что ты говоришь! О горе! Я не могла ее видеть, но надеялась, что она, по крайней мере, жива.
– Как бы не так! – отрезала Дегранж. – Но она тебе не солгала: именно из-за своего красивого зада она и погибла. Надеялась благодаря ему на удачу, а вышло вон как…
– А этот длинный худой человек, кто он был? – спросила Дюкло.
– О, всего лишь посредник. Он работал для других.
– Но он же ходил к ней целых шесть месяцев! – удивилась Дюкло.
– Чтобы успешнее заманить ее, – ответила Дегранж. – Но ты лучше продолжай свой рассказ, все эти отклонения могут только раздосадовать господ, а история-то касается скорее меня, и я о ней расскажу в свое время.
– Увольте нас от этих телячьих нежностей, – сухо проговорил герцог, видя, что Дюкло еле удерживается от слез, – нам подобные сожаления неведомы, и пусть хоть мир рухнет, мы даже и не вздохнем по нему. Оставьте слезы недоумкам и детям, и пусть они никогда не пятнают ланит разумной женщины, за каковую мы все вас почитаем.
При этих словах самообладание вернулось к нашей героине, и она продолжала:
– Так вот, господа, какие причины привели меня к Фурнье. Она предложила мне куда более изысканный стол, недурное жилье и более дорогую, хотя и более трудную клиентуру. Госпожа Фурнье о ту пору занимала полностью целый дом, а сераль ее состоял из пяти молоденьких и прехорошеньких девиц;
