– Да, сударь.
– Сказали, что мне нужно, чтобы вы какали?
– Да, сударь.
– А вы здоровы? – все не отставал он с вопросами.
– О, сударь, будьте уверены.
– Я ведь далеко захожу, и если вы нездоровы, очень рискую.
– Сударь, – сказала я, – можете делать все, что хотите. Я вам за себя ручаюсь, как за новорожденного младенца. Будьте совершенно спокойны.
Прелюдия, стало быть, закончилась, д’Окур велит мне наклониться к нему и, все еще не выпуская из рук своих раздвинутые мои половинки, прилипает своим ртом к моему рту и с четверть часа высасывает из меня слюну. Отрывается только, чтобы чертыхнуться от восхищения, и снова работает, как насос какой. «Отдайте мне в рот все, – бормочет он время от времени, – затопите его своей слюной». И я чувствовала, как он шарит языком по моим деснам, лезет глубже и глубже, слизывая все, что попадается на пути. И вдруг говорит: «Так, я готов. Теперь примемся за дело».
Снова вперяется глазами в мои ягодицы, а мне приказывает высвободить его член. И я вытаскиваю на свет божий инструментишко в три пальца толщиной, гладенький, длиной дюймов в пять, никак не больше, но уже напряженный и рвущийся в бой.
– Сбросьте совсем ваши юбки, – распоряжается д’Окур, – а я избавлюсь от штанов. Для нашей операции нужно, чтобы ягодицы и той, и другой стороны были свободны, – и добавляет, видя, что приказание выполнено, – а сорочку заткните за корсет, сзади все должно быть открыто… Ложитесь-ка ничком на кровать.
Сам он садится возле кровати на стул и снова принимается ласкать мои ягодицы, они его просто опьяняют. Он раздвигает их, и я чувствую, как язык пробирается в самую глубину проверить, «не готова ли курочка снести яичко» – привожу его собственные слова. Я к нему не прикасаюсь, и он сам начинает потирать да встряхивать потихоньку маленький сухонький член, который я достала из его штанов.
– Ну что ж, дитя мое, приступим, – говорит он, – говнецо готово, я это почувствовал, не забывайте только отдавать его не сразу, ждите, пока я не проглочу один кусочек, а уж потом выпускайте следующий. Дело долгое, но вы не спешите. Я вас шлепну по попке, это и будет вам знаком тужиться. Пусть все будет подано отдельными порциями.
И вот пристроившись поудобнее к предмету своего поклонения, он припал к нему ртом, и я тотчас же отправила ему первую порцию дерьма, величиной и впрямь с куриное яичко. Уж он его и обсасывал, и языком так и сяк перекатывал, и, наконец, минуты через две или три я поняла, что угощение проглочено. Я снова начинаю тужиться, следует точно такая же церемония, а так как нужда у меня огромная, то рот его наполнялся и опустошался раз десять, а ему, судя по его виду, все было мало.
– Это конец, сударь, – сказала я, – больше из меня ничего не выйдет.
– Как, малютка моя, уже все? – говорит он. – Тогда мне надо кончить, да, кончить, подчищая этот чудесный задик. Ах, черт побери, какая же ты сладкая! Никогда не пробовал более нежного говнеца, перед всем миром готов это подтвердить. Давайте сюда, ангел мой, вашу попку, пососу-ка я ее еще, насыщюсь ею вдоволь.
Снова запустив туда же язык и трудясь собственноручно над своим членом, распутник облил спермой мои ляжки, сопроводив процедуру множеством грязных слов и проклятий, без чего, мне кажется, экстаз его не был бы полным. Потом откинулся на стуле, поставив меня рядом, внимательно оглядел меня всю еще раз и спросил, не надоела ли мне жизнь в борделе и не буду ли я рада, если найдется кто-то, кто захочет взять меня на содержание. Видя, что он попался, я решила набить себе цену и немного поломаться; не буду утомлять вас малоинтересными подробностями, но после доброго часа дебатов я позволила себя уговорить, и мы условились, что назавтра я переезжаю к нему жить, получая за это двадцать луидоров в месяц с полным столом, что жить я расположусь в антресолях его особняка, что не составляло никаких неудобств, поскольку д’Окур был вдовцом, что у меня будет служанка, что меня введут в компанию трех его друзей и их любовниц, с которыми он сходится за разгульными ужинами четыре раза в неделю то у одного, то у другого, что ничем мне не надо будет заниматься, а только хорошо есть, причем особенно важно, ввиду характера его развлечений, чтобы кормилась я по его методе, то есть, повторяю, много ела и много спала в целях лучшего пищеварения, что я должна буду ежемесячно очищать полностью свои кишки и дважды в день испражняться ему в рот, что такое количество меня пугать не должно: при том рационе, который мне положен, позывы у меня будут возникать скорее трижды, чем дважды в день. В качестве задатка он вручил мне очень красивый бриллиант, расцеловал меня, поручил самой уладить все дела с мадам Фурнье и быть готовой к завтрашнему утру, когда он самолично явится за мной.
Прощанье мое было недолгим и без особых сожалений: ведь сердце мое не знало долгих привязанностей. Лишь Эжени, с которой я уже полгода состояла в интимной связи, сокрушалась о наслаждениях, которых она лишалась вместе со мной.
Д’Окур принял меня как нельзя лучше; он сам отвел меня в великолепный покой, предназначенный для моего жилья, я там очень скоро вполне обустроилась. Вот только я была приговорена переносить четыре трапезы за день, и мне приходилось поглощать бездну всякой всячины, которая, впрочем, могла бы прийтись мне по вкусу: рыба, устрицы, соления, яйца, молочное во всех видах; но, с другой стороны, со мной так хорошо расплачивались, что грех было бы жаловаться. Основу моего повседневного стола составляли белое мясо, филе из дичи всех сортов и немного говядины совершенно без жира, хлеба
