как приехали, канул в лес и возвращался лишь изредка, всегда сытый и благостный. Но даже эти краткие визиты наводили панику на мышей – в доме их и помину не было!
В одной комнате, совсем крошечной, разместился Николай Александрович, в другой, чуть побольше, Гроза и Павел, в третьей, точно такой же, – Лиза и Нюша, а четвертая служила и гостиной, и кабинетом, и классной комнатой, и столовой – смотря по надобности. Впрочем, чаще накрывали стол на просторной веранде.
На полках Николай Александрович расставил книги, привезенные из города. В основном они были на иностранных языках, Гроза мог только фамилии с трудом разобрать, да и они все были незнакомые. Долго всматривался в одну из них – Cagliostro, пока наконец не сообразил, что это – тот самый Калиостро, о котором ему говорил Вальтер, – и обрадовался, как старому другу. Правда, название книги «Maconnerie Egyptienne»[43] так и осталось неразгаданным. Было здесь и несколько трудов Бехтерева: «Основы учения о функциях мозга», «Объективная психология», «Внушение и его роль в общественной жизни». Эту последнюю Николай Александрович вручил Грозе с наказом обязательно прочитать за лето.
– Что будет непонятно, выписывай, помечай страницу, где возникают вопросы. Потом все это мы с тобой подробно разберем.
– Но Бехтерев ведь служит большевикам! – воскликнул тот. – Вы сами говорили!
– Эта книга издана еще в 1908 году, – сказал Николай Александрович, – и принадлежит тому времени, когда Владимир Михайлович истинно служил России. Гений остается гением, даже если совершает злодейство… Словом, представь, что тот Бехтерев, который написал эту книгу, умер. И читай, нет, изучай!
Гроза открыл книгу и пробежал глазами первые строки первой главы:
«В настоящую пору так много вообще говорят о физической заразе при посредстве «живого контагия» (contagium vivum) или т. н. микробов, что, на мой взгляд, нелишне вспомнить и о «психическом контагие» («contagium psychicum»), приводящем к психической заразе, микробы которой хотя и не видимы под микроскопом, но тем не менее подобно настоящим физическим микробам действуют везде и всюду и передаются чрез слова, жесты и движения окружающих лиц, чрез книги, газеты и пр., словом, где бы мы ни находились, в окружающем нас обществе мы подвергаемся уже действию психических микробов и, следовательно, находимся в опасности быть психически зараженными»[44].
Грозе стало жутко: почудилось, он стоит перед огромной горой, смотрит на вершину, которая теряется в облаках, и собирается на нее взобраться. Не понял почти ни слова! Да уж, ведь раньше он зачитывался «Пещерой Лейхтвейса»[45], Конан Дойлом да Майн Ридом, книжки которых приносил ему дядя Лёша от жильца из седьмого номера, а это… Это не просто книжка, а НАУЧНЫЙ ТРУД! Ну, раз велено прочитать – прочитает, конечно… Если только мозги не свернутся, как скисшее молоко, от переизбытка ума.
Жизнь дачная отличалась от городской только лишь тем, что жили теснее да много времени проводили на воздухе. Каждый день продолжались уроки: отрабатывали навыки телепатии и гипноза, а также занимались латынью. Учили не только сам язык, но и названия различных растений по-латыни. Во время прогулок в лес Николай Александрович эти растения показывал, заставлял ребят запоминать и вид, и латинское название.
– Латынь – это язык мудрецов! – говорил Трапезников и добавлял, понизив голос: – И язык магии, язык таинственных заклятий. И то и другое вам пригодится.
Поэтому – учитесь!
Грозе приходилось труднее всех: ведь Павел уже занимался латынью в гимназии, а Лизу отец учил с самого детства, однако, к его изумлению, этот мертвый, загадочный язык давался ему необыкновенно легко. И довольно скоро ему начал проясняться смысл тех загадочных выражений, которые так любил употреблять Николай Александрович.
– Наш Гроза растет на глазах! – твердил Трапезников и обещал, что, когда вернутся в город, он обязательно отправит Грозу в гимназию и заставит приналечь на иностранные языки, к которым у того явные способности.
И, как в городе, каждый день с утра «развивали мастерство», как называл занятия Николай Александрович.
Учились вещам, которые Грозе раньше казались непостижимыми! И все же он пытался с закрытыми глазами угадывать цвета предметов, только касаясь их пальцами. Николай Александрович обещал, что при развитии этого навыка можно будет определять содержание текста на страницах закрытых книг. Правда, на это могут уйти месяцы, но главное – упорство. И вера в себя.
Каждое утро делали гимнастику – особенную, дыхательную. С помощью этих упражнений Николай Александрович учил, как увеличить и уменьшить свой вес. Потом результаты проверяли. Так вот зачем на подводе везли белые весы!
Николай Александрович учил на слух определять характер незнакомого человека – только по голосу, не видя его самого. Для этого ходили по другим дачам, по крестьянским домам и спрашивали дорогу. Один спрашивал, другой должен был стоять с закрытыми глазами. «Объекты» были знакомы Николаю Александровичу, он знал, что это за люди, и потом проверял результаты той оценки, которую давали ребята. У Лизы получалось лучше всех.
– Надо воспринимать не столько слова и звук голоса, сколько те вибрации, которые от человека исходят! – поучала она, чуточку важничая.
– Лиза – прирожденный медиум, – снова и снова повторял Николай Александрович, – она наделена особой психологической чуткостью и восприимчивостью.
Гроза и Павел худо-бедно тоже справлялись с этими заданиями, но им требовалась серьезная настройка на объекты – порой она занимала слишком
