Познание как произведение. Эстетический эскиз

собой, и теоретическому осмыслению этого призвания иногда посвящают себя люди. Эстетический подход необходим в ситуации, когда мы пытаемся понять, как возможен порядок познания как пластичного, изысканного, филигранного процесса, имеющего свою стилистику, как «извлекается удовольствие из мышления» (Ницше), как различить цели искусства и цели познания, когда стремимся утолить жажду всего самого возвышенного, сурового и драматического, что только ни есть в познании, выявить перипетии отношений между мудростью и искусством, поэтику абстрактного и всеобщего, создающего новые категории, новые горизонты мышления, осуществляемого рациональным способом, описать зачарованность понятием. Он необходим, когда мы стремимся постигнуть, как осуществляется живое дыхание познания со свойственной ему свежестью взгляда на мир, когда продумываем пути, на которых можно реконструировать ландшафт истории познания, колебания его светотени, выясняем, как формируется репертуар опыта, как можно обосновать познание посредством того, что собственно познанием не является, как можно мыслить такое начало познания, которое выходит за его пределы, как складывается контекст рождения автора познавательной деятельности, положившего на это дело жизнь (например, эстетические аргументы исследователя). Рассмотреть образ познания, образ рациональности можно с помощью различных эстетических категорий и понятий, например, понятия игры: выявляя соотношение смысла и игры, рассматривая первый как функцию игры – Ж. Деррида считал, что сам смысл «вписан в окрестность конфигурации игры, не имеющей никакого смысла»[63]. Не менее важно применить понятие игры и в ходе анализа современных логических проблем. Уподобляя логико-философские исследования исполнению классических музыкальных композиций, Я. Хинтикка полагал, что, например, «логические рассуждения, как и вообще использование языка – целенаправленное предприятие и как таковое может быть концептуализовано в терминах теории игр. Но в любой игре (в теоретическом смысле этого слова) можно различить определяющие правила, специфицирующие, какие “ходы” можно делать в данной игре, или принципы, облегчающие достижение целей “игроков” Правила, управляющие мысленным экспериментом логика, неизбежно стратегические и не могут быть сведены к определяющим правилам никакой другой игры. Это философски ключевой признак концептуальной ситуации!»[64].

Соблюдение меры эстетического и рационального предполагает, что то и другое развертывается по непрерывно варьирующейся матрице, которая в современной западной литературе изучается в основном в историко-эстетическом ключе. Так, рассматривая эпистемологию вне постмодернистских рамок и подвергая критике структуры инструментальной рациональности, выявляя воздействие релятивизма на реалистические теории знания, Кр. Баки-Глюксманн стремится обнаружить истоки современной эстетической теории в рационализме Просвещения и нарисовать картину ее развития в концепциях ряда влиятельных фигур (от Ницше до Барта), представления которых образовывают причудливую парадигму, которая объединяла их аллегорическим стилем, сплавом эстетики и этики[65]. Д. Тригг, применяя критику рациональности к анализу современной ситуации, пытается построить модель пострациональной эстетики[66], а другой исследователь показывает, как в философии Хабермаса идея коммуникативной эстетики выстраивается в терминах теории рациональности, какое место эстетическая рациональность занимает в системе коммуникативной рациональности[67]. В современном анализе самой эстетической герменевтики познания набирает силу идея теории поэзии знания и дискурса, такие исследования ведутся в различных направлениях – от поэтики знания Ж. Рансьера и поэтологии знания Й. Фогля до эстетизации дискурса, развиваемой в работах В. В. Бычкова, Н. Б. Маньковской, В. В. Иванова, и метапоэтики способности воображения, выстраиваемой В. Ю. Дунаевым[68]. В них создаются синтетические конструкции, в которых ощущается напряжение, не всегда явное, концептуально-логических и эстетических форм видения мира и действия в нем. Как справедливо подчеркивает Ю. В. Дунаев, «по всей вероятности, спор о том, что более адекватно передает целое в единстве его конкретности и отвлеченности – эйдос или эйкон, понятие или метафора, определение или аллюзия, – не поддается однозначному решению в форме исключающей дизъюнкции»[69].

При масштабном картографировании территории познания с помощью эстетических понятий выявляется зависимость его результатов от отпечатков творческой деятельности исследователя, его личностных характеристик, от ситуации в культурном пространстве. Тем самым эстетика по-своему интерпретирует философское произведение/текст, обогащая саму метафизику познания.

У всякой философии, как считал Ж. Делёз, есть своя основополагающая аффективная тональность, с которой как раз и соотносится эстетика. И философски рассмотреть территорию познания единым эстетическим взглядом – значит постигнуть эстетическую организацию философского опыта познания, выявить разночтения в правилах доказательства мыслимого в эпистемологии, виртуозные приемы построения форм гносеологического мышления, стиль гносеологического письма, архитектурные очертания границ смысловых структур познавательного отношения, предписанных нам природой субъективности, его интеллектуальных символов, определить тембр звучания эпистемологического инструментария, обертоновую окраску голоса познания. И пока не будет выяснено, как создается и конструируется система познания, невозможно будет ее понять. Познание – бесконечный процесс, но как возможна архитектура бесконечного? Отвечая на вопрос о такой возможности невозможного, вопрос, за решение которого снова и снова берется и художник («я опять взялся за невозможное», писал Клод Моне), важно не утратить значение риторики текста, раскрыть очарование скептицизма, понять, как складывается весь пафос выполняемого в научном исследовании синтеза, как новое знание рождается на обломках старого, обрастая структурами авторизации для просмотра страниц сайта деятельности по его получению. Возможна даже пейзажная живопись самой гносеологии, и этот жанр нередко представляют в самых различных эстетических формах, например в форме комического. Как писал Ф. Ницше, «наши философы требуют, чтобы философия начиналась с критики познавательной способности, и это чуть ли не смешно: разве не маловероятно в весьма высокой степени то, что орган познания в состоянии “критиковать” себя самого, раз в отношении достигнутых результатов познания возникло недоверие? Сведение философии к “стремлению