подписью «…ов».)
Вначале работа над воспоминаниями шла вяло, часто откладывалась в сторону. Аксаков чувствовал, что для этого труда не пришло еще время, не созрели силы. И он почти всецело отдался написанию своей книги об уженье.
После же выхода книги Аксакову захотелось рассказать о другом увлечении – об охоте, и в 1849 году он приступает к написанию «Записок ружейного охотника Оренбургской губернии». О написании, правда, мы говорим не в буквальном смысле слова: полуослепшему писателю приходится диктовать теперь все свои литературные работы и даже письма.
В конце 1851 года книга была закончена, а в следующем году (после смерти Гоголя, который успел прослушать отдельные ее главы) вышла в свет. Так возникла рыбацко-охотничья дилогия Аксакова.
В чем же причина ее неотразимого воздействия на читателя, источник ее художественного обаяния? В «чувстве природы», можно сказать словами самого Аксакова, но это будет все же неполный и неточный ответ.
Ибо, как объяснял Сергей Тимофеевич во «Вступлении» к «Запискам об уженье», чувство природы не такая уж редкая вещь, оно свойственно каждому. «Не найдется почти ни одного человека, который был бы совершенно равнодушен к так называемым
Но и это еще не все. Для «чувства природы» Аксакова важно и то, что природа не средство, а цель, не вспомогательное, а основное. Природа у него такова, как в реальности, она предъявляет «вечные права свои», говорит собственным голосом, обычно заглушаемым «суетней, хлопотней, смехом, криком и всею пошлостью человеческой речи». У Аксакова человек выступает лицом к лицу с природой, или, точнее, природа лицом к лицу с человеком.
Нашему восприятию свойственно очеловечивать природу: переносить на ее ландшафты свое настроение, выдавая его за настроение самой природы; уподоблять свои поступки поведению животных и птиц и т. д. Освободиться полностью от этой склонности, видимо, просто невозможно, как невозможно убежать от самого себя. Но все дело в степени и мере. Аксаков в подходе к природе соблюдает поразительную сдержанность и такт. Можно сказать, что он переносит центр тяжести на саму природу, утверждая ее суверенность.
И для читателей аксаковской дилогии такое перемещение акцента было весьма чувствительным и впечатляющим. Ведь они привыкли к лирической призме, сквозь которую обыкновенно взирал на природу романтик или, скажем, представитель сентиментализма. Подобно человеку, природа грустила, гневалась, негодовала, смирялась, заражая читателя тем настроением, которое ей сообщал поэт. Аксаков же шел совсем другим путем, достигая эмоционального эффекта самой точностью и деловитостью описаний, что, кстати, одним из первых почувствовал Иван Сергеевич. В январе 1850 года он писал отцу: «Мне особенно нравятся Ваши описания потому, что в них простота выражений без лиризма доводит производимое впечатление до лиризма…». Именно так: достоверность, как сегодня сказали бы – документальность, рождала поразительный лирический эффект.
Вот описание ерша.
«Имя ерша, очевидно, происходит от его наружности: вся его спина, почти от головы до хвоста, вооружена острыми, крепкими иглами, соединенными между собою тонкою, пестрою перепонкою; щеки, покрывающие его жабры, имеют также по одной острой игле, и когда вытащишь его из воды, то он имеет способность так растопырить свои жабры, так взъерошить свой спинной гребень и загнуть хвост, что название ерша, вероятно, было ему дано в ту же минуту, как только в первый раз его увидел человек… Русский народ любит ерша; его именем, как прилагательным, называет он всякого невзрачного, задорного человека, который сердится, топорщится, ершится. Про ерша сочинил он, вероятно, всем известную, целую сказку с лубочными картинками своенравной фантазии и иногда с забавными созвучиями вместо рифм (речь идет о «Повести о Ерше Ершовиче». –
Стиль Аксакова – информационный, деловой, даже суховатый. Никакого очеловечивания природы, почти никакой эмоциональной подцветки; герой, то есть ерш, выступает собственной персоной и оттого чрезвычайно рельефно. У него есть своя физиономия, свои привычки, повадки, именно они вызывают определенное отношение к нему автора, да и не только автора: сказано и то, какое место занимает эта «рыбка» в народном сознании, в фольклоре. Происходит естественный, без насилия и нажима, переход от природы к миру человеческих отношений.
Свои описания Аксаков порою специально заострял против сентиментального или романтического приукрашивания природы. Взяв за правило говорить о ней «сущую правду», он разоблачал красивые мифы и легенды. Так, считалось, что горлица и горлик, питая друг к другу нежную любовь, не могут пережить смерть «супруга» (или «супруги») и непременно кончают самоубийством, падая с большой высоты со сложенными крыльями. «Господа стихотворцы и прозаики, одним словом поэты, в конце прошлого столетия и даже в начале нынешнего (то есть в пору господства сентиментализма. –
