выходить за доступные ей очень тесные пределы, суть шаткие догадки, не допускающие проверки. Вера религии есть начальное доверие мудрым и святым людям, даже Самому Богочеловеку, переходящее потом в личный опыт, в знание. Наоборот, положения науки суть догадки не мудрых и не святых людей, которых они сами не могут проверить.
Впрочем, это знает сам антихрист и потому его научность будет иметь религиозный оттенок.
6. Научность есть и в Церкви и притом в самой высшей форме, о какой светская наука может только мечтать. Истинный научный прогресс совершается только в Церкви. В самом деле, в науке одни истины отбрасываются, другие принимаются; но в Церкви, как залог будущего века, есть только одно обогащение знанием, и каждый догмат, каждое откровение о святой личности есть абсолютное приобретение, не могущее быть отнято. Собственно, в откровении ничего кроме личностей и не открывается — это содержание догматики; знание же законов внешнего мира — это содержание аскетики.
7. Но обладая наукой в самой совершенной форме, наукой о вечном в виде догматики и о преходящем в виде аскетики, Церковь, однако, не восхваляет научность, а отводит ей подобающее подчиненное место.
8. В философии аскетики я указал, что христианину свойственна не радость о научных открытиях аскетизма, а скорбь о том, что после воскресения Христова мы еще имеем нужду в знании законов. Я указал, что знание законов нашего мира нужно христианину для победы над ними, над закономерностью бывающего. Царство Божие построено на согласованности свободы, идущей изнутри, а этот мир сдерживается внешней необходимостью. И знание ее нужно для преодоления ее.
Да не подумают, что закономерность явлений духовной жизни, которая так радует любителей научности и как бы дает им уверенность и спокойствие, есть нечто большее, чем та сверхзаконная свобода благодати, которую научное сознание склонно понимать как произвол. Христос сказал об этом произволе, что Дух дышит, где хочет, и неизвестно, откуда он приходит, и куда уходит. Но этот божественный произвол не меньше, а больше закономерности. Для научного сознания духовная жизнь есть совершенствование души, которое можно сравнить с печением пирога. Если все правила печения пирогов точно выполнены, по неизменным законам природы пирог должен удаться. Это-то сознание и дает такое спокойствие верующему в науку. Христианин же говорит иначе: я сделаю все что могу, а там — милость Божья. Таким образом он как будто отрекается от закономерности, для него дар Духа Святого не есть необходимое следствие его праведности; но отрекаясь от закономерности, он получает гораздо больше. Ибо не только ему не приходится дожидаться Божьей милости, но наоборот: он еще не выполнил всего, что требует естественный закон в духовном мире, а Бог уже пришел. Сравнение с пирогом неудачно, ибо пирог безразличен к пекущему его, тогда как подвижнику, надеющемуся на Бога, Он Сам помогает преобразить душу.
Потому-то аскет и не радуется стройности системы своей науки — он знает гораздо больше, он знает, что есть иная система — Царство Небесное.
9. Нетрудно видеть, что учение Антихриста проникнуто первым историческим настроением — настроением таинственности. Переживание вселенского бедствия и виновности человека ему чуждо.
Таинственность — первое впечатление человека от встречи с Богом. И как первое впечатление оно верно. Первое откровение о Боге, как о премирной Тайне, содержит уже истинное знание о Боге. В этом — и только в этом смысле — во всех религиях есть общая истина. Но это не глубочайшее в религии: во всех есть зерно истины, в одной же — полнота ее. Тайна, о которой мы рассуждали в 4-й части, тайна религиозная, не то же, что тайна, о которой мы говорили в в части 3-й, тайна историческая. Собственно даже неудобно говорить об историческом настроении тайны, ибо много точнее «настроение таинственности». Оно выражается в сознании, что история есть мистерия, которой руководит таинственное существо. И хотя здесь есть верное понятие о Боге, как о тайне, но люди склонны связывать егос тем историческим процессом, за которым они увидели Премирную Тайну. Для них легко сливаются Бог и история. Они не могут помыслить законченным исторический процесс, ибо тогда исчезает таинственность, и с нею Бог, тогда как для христианина конец истории есть именно встреча мира лицом к лицу с Богом. Потому-то люди первого исторического настроения так боятся конца истории — они знают не Тайну, а только таинственность.
10. опираясь на то, что всем религиям обще некоторое настроение — а именно, переживание таинственности, Антихрист выступит с попыткой соединения религий. Посредством науки нетрудно найти много общего в догматах и обрядах различных религий; и хотя общность эта будет и сомнительна, но для научного сознания полное тожество покажется вполне доказанным.
Идея соединения религий появлялась уже не раз, и притом именно в эпохи упадка, когда безрелигиозная цивилизация теряла сознание ценности догматов, как ключей созерцания, ибо не было стремящихсяк аскетическому созерцанию. Эти эпохи характеризуются непомерным размножением подделок под религию — вселенских объединяющих религий, которые обычно суть лишь гностические секты. Такой гностической подделкой под премирную Тайну будет и мировая религия Антихриста.
11. Поэтическому прозрению открывается темное очарование в грибах, ядовитых растениях, папоротниках, мхах, одевающих стены подземелий. Ту же загадочность, которую мы находим в этих растениях, ту же манящую тайну внимательный наблюдатель найдет и в так называемых оккультных науках. Боязнь к солнцу, любовь к сырости и мраку, отличающая указанные растения, отличает и тайные науки. Тайна, на которую они все время многозначительно намекают, есть в последнем счета тайна Сатаны.
Если и верно, что христианство заимствовало многое из других вероучений, если Церковь черпала и от язычников, то это было не соединение и не встреча. Никакие соединения самостоятельно выросших учений не бывают плодотворны; никакие примирения не бывают долговечны, кроме примирения во
