Старец уже достиг «Небесного града», как говорят, получил «извещение о спасении», уже обрел мир в Боге, убил в себе страсти и ведет к бесстрастию, к спасению тех, которые ему вполне доверились. Художник же только издали зрит Небесный Иерусалим, сам еще мятется в борьбе, еще не убил страстей и лишь способен тем, кто захочет ему внимать, открывать зрение красоты Горнего Иерусалима, но тоже издали.
Старец может пребывать в глубоком молчании, может жить в затворе и почти не говорить с учениками. Он влечет их за собой молитвой. Каждому ученику он дает особый совет, укажет особый, свойственный именно этому человеку путь. Художник же должен вещать, чтобы быть слышимым, он должен быть близок к людям, говорить с ними творениями. Одно творение он дарит многим, даже всему миру, одну цель он указывает всем, а каким путем должен идти каждый из них — этого он указать не может, а если может, то лишь поскольку он святой.
Старец есть в точном смысле слова небожитель. Ибо мир душевный, отличающий его и дающий ему право быть наставником, есть следствие неложного чувства пребывания в Небесном Граде. Творец же обитает еще в этом мире, только он видит отсюда мир иной. И бывает так, что он видит многое, чего не видит святой. Ибо многие святые не видели Небесного Града, они всецело погружались умом в Бога и не видели преображенной твари, бытия которой хочет Сам Бог, раз Он вызвал ее из небытия. Художник не может видеть Небесный Град с переживанием непререкаемой достоверности его бытия, но чтобы войти в этот град, ему надо стать святым. И демоны знают о Царстве Божьем, но они не хотят войти в него. Мало видеть, надо иметь божественное желание. Святой может не отдавать себе отчета в том, чем он обладает. У святого праведность идет впереди знания ума, и только в последний день истории ему откроется, как велико его богатство. У художника, наоборот, умозрение опережает чистоту сердца; потому-то и бывает так, что он знает больше святого, и знает достоверно, но не обладает предметом знания, как чем-то своим; он лишь в отдалении видит его. В этом трагедия творчества.
Святой пребывает в Боге, как это доказано в части 2-й; но необходимо, чтобы он видел преображенную тварь, а если он видит ее, — то от большого богатства своего. Творец видит именно великолепие твари, но не пребывает в Боге, а если да, то лишь поскольку он свят. Потому-то чаще всего творец осужден не знать определенно воли Божьей в каждом действии своем, лишь догадываясь о ней. И здесь-то и открывается с полной очевидностью, что творчество обращено к твари и постигается именно тварь, что творец, со всей своей творческой мощью бессилен постичь конкретное определение воли Божией о том или ином человеке, о том или другом действии, тогда как святой, может быть лишенный всяких задатков творческой силы, однако постигает волю Божию. столь ясно разумея личное, понимая личный характер сущего, творец не умеет лично беседовать с Богом. Наоборот, святой может не ощущать личного характера бытия, даже быть склонным к несколько безличному пониманию Царства Божия, и однако иметь способность вопрошать Бога о той или иной личности, вопрошать, как личность, и слышать ответ. В этом трагедия творчества, и переживание этой трагедии, то есть точное самопознание и вытекающее отсюда смирение есть оправдание и искупление творчества.
21. В последний период мировой истории, когда близок уже будет день суда, т. е. встречи вселенной, которая существует, и той, которая должна существовать, Небесный Иерусалим метафизически приблизится к земле и станет более чем когда-либо доступен творческому созерцанию. В эту эпоху те силы, которые вызвали самое отпадение мира от райского существования и вовлекли егов современное его состояние, в котором он подчинен закономерности косного вещества, напрягут силы на борьбу с вселенной грядущей. Антихрист со своим пафосом закономерности в полноте зрения мировых законов, каким обладают учителя его демоны, попытается прельстить людей счастьем в этом мире и властью над природой, чтобы они отреклись от Царства Небесного. Силу знания законов природы он явит в чудесах, а красоту падшей вселенной, лежащей в гробу закономерности, будет восхвалять силой творчества. Так столкнутся две творческие силы: сила Христова, которая из мира закономерного бывания вперяет взор в трансцендентно-пребывающий мир антихристова, устремляющая взор в бесконечность вдоль реки бывания. Эти два направления творчества поведут борьбу за власть в умах.
Творчество есть власть, и притом страшная власть: не над телом только, а над вечной участью человека. Творчество очаровывает и увлекает человека почти против воли, и потому ответственность за его устремленность в значительной степени ложится на увлекшего его художника. Творец- художник может возводить ум к Небесному Граду, но может зажигать и злые страсти дурными картинами. Творец-музыкант может раскрывать софийные настроения природы, и может обращать волю к гордому буйству и страстям. Творец-политик может уменьшить борьбу людей и примирить враждующих и может разжечь ненависть. Всех сильнее поэт: иногда одно слово его может изменить жизнь человека. Возможно и божественное и демоническое творчество. Творец устремляет многих по тому же пути, по которому движется сам, и в результате жизненный раскат влечет его вместе с прельщенными им с необычайной силой в одном направлении — это раскат, определяющий вечную судьбу людей, а через них и всей природы.
И так и нужно, чтобы творец обладал духовной властью. Это печать царственного достоинства человека. Этой властью — раскрывать умозрения сущностей, человек и должен обладать по замыслу Божию, только человек должен при этом духом прозорливости всегда знать волю Божию и в согласии с ней действовать. Иначе говоря, согласно божественной идее человек должен быть творцом и святым. В последние же времена истории, при недостатке святости, поскольку люди будут надеяться только на свою творческую силу, Бог будет молчать и не скажет им, где право и где лево, ибо это говорит он смиренным и святым. Раз уж люди упоены творческим проникновением в сущность предметов, Бог предоставит им самим уразуметь смысл творчества, дабы поняли они, что творческая интуиция может проникать даже в тайны Царства Божия, но не в Единую Премирную Тайну — Бога. Богу угодно будет, чтобы человек догадывался, когда Бог молчит.
22. В творчестве есть героическое начало. Ведь героическое имеет свои потенции. В низших потенциях героического герой имеет неизменную власть над людьми, но наиболее выдвигается личность героя. Таковы мифические богатыри, славные полководцы. Чем метафизически значительнее власть героя,
