Именно такую роль играют вещи, а между ними и слова, как совокупность звуков и букв. Во втором случае, если А сходно с В, то очевидно, что оно может дать сведения о В не теми своими сторонами, которые его отличают от В, но именно теми, которые тождественны, ибо сходными называются предметы, имеющие некоторые тождественные признаки. Поэтому, если понятие сходно с предметом, оно может дать знание о предмете только той своей стороной, которая вовсе не отлична от предмета, или только численно отлична — и тогда непонятно, зачем нужно это удвоение предмета. Поэтому остается предположить, что понятие несходно с предметом. Тогда оно есть символ, а символ, как указано выше, имеет смысл только в том случае, если кроме него дано за-символическое бытие. Итак, здесь снова безвыходный круг.
7. Сказанное удобно пояснить графически на частном примере познания монад. Пусть дан субъект 1, и монада — объект 0. Если объект дан символически через представления, непонятно, как субъект может высказать нечто о за-символической монаде 0; он даже не может узнать о ее существовании (Рис. 1).
представление
Рис. 1.
Если же он имеет о ней некое понятие, не тождественное ей самой, то опять-таки непонятно, как он может высказать нечто о ней, о ее отличии от понятия (Рис. 2).
Понятие
Представление
Рис. 2
Поэтому так или иначе надо провести прямую линию от S к 0 (Рис. 3.).
Представление как ключ созерцания монады
Представление как символ монады
Рис. 3.
Приняв же во внимание существование двух путей символики, я получаю схему двух путей познания (Рис. 4).
Рис. 4.
Представление другой монады есть не только символ ее жизни. Оно может быть также ключом умозрения ее сущности. Это не выражено в прилагаемых схемах.
При этом прямой путь S 0 доступен только достаточно совершенным монадам, способным мыслить понятиями.
8. Побуждение, по которому люди стремятся различать между понятием и предметом имеет, однако, свое основание. Мы все знаем, что иметь понятие предмета еще не значит знать его. Но это справедливое требование гораздо лучше будет удовлетворено другим путем: вместо различения понятия и предмета надо различать смутное и отчетливое понятие. Последнее и есть подлинный предмет, лишенный предикатов косности, замкнутости и нежизненности, обычно приписываемых понятию в отличие от его предмета. Следовательно, причина недоразумений кроется в том, что видят различие по существу там, где оно лишь в степени ясности. Для уразумения дела нужно просто понаблюдать понятия. Это можно сделать, попросив кого-либо внезапно произносить наудачу выбранные слова и присматриваясь к тому, что вызывается этими словами в душе. Пусть, например, кто-нибудь произнесет слово «гора». В твоем сознании появятся какие-нибудь случайные обрывки образов, полупроявленные мысли из воспоминаний прошлого и затем сложный комплекс чувств и настроений. Отбросив два первые элемента, как явно чуждые природе понятия, и попытавшись расчленить клубок непосредственных переживаний, ты всегда найдешь в нем, во-первых, личные чувства симпатии или антипатии, соединенные с другими аффектами, а во-вторых, особенное для каждого слова непередаваемое настроение. Я хорошо понимаю, что, строго говоря,
слово «настроение» сюда не подходит, т. к. под настроением обычно понимают сплетение аффектов вполне субъективного свойства. Однако более подходящего слова нет. Понятие «переживания» слишком общо. Кроме того, настроением мы называем такое переживание, которое проникает в данный момент все наше существо, налагая отпечаток на все постижения и действия. А настроение, о котором я говорю, именно таково и бывает, ибо оно является, когда мы всем существом внимаем предмету. Потому нам удобно воспользоваться термином «настроение», присоединив к нему определение «умопостигаемое», чтобы показать бесстрастный, сверхличный оттенок, который придается этому слову. Совершенно ясно, что настроение, например слова «справедливость» не тождественно настроению слова «возмущение». Или другой пример, при слове «бездна» мы испытываем иное настроение, чем при слове «сундук». В стремлении к строгости мысли ты можешь возразить, что это настроение можно истолковать как привычно ассоциируемые с данным словом чувства. Однако если ты действительно подумаешь так, прошу тебя еще раз внимательно всмотрись в понятия; тебе это легко сделать. Ты несомненно увидишь, что во всяком понятии, когда оно очищено от случайных образов и мыслей, непременно есть два слагающих: субъективно-волевая, т. е. чувства симпатии или антипатии и объективная, или собственно интеллектуальная.
