законом, одной волей — это и есть то, что называется созвучием. Не будь этого единства, невозможно было бы совместное звучание, мы отказались бы слушать, назвав это несогласие нестерпимым диссонансом.
23. Ритм был необходим при сотворении мира. Оттого Бог, созидая мир, то есть множество личностей, прежде всего позаботился о едином ритме, давши день и ночь, а уж потом продолжал творить.
Будет ли ритм в Царстве Небесном? Чередования дня и ночи там не будет; и потому если и будет ритм, то не наш, не музыкальный, а словесный.
24. Есть опасность в склонности отождествлять ритм с жизнью. Ритм — волна, нарастание и падение; признание ритма жизнью ведет в обращению — жизнь есть ритм, а дальше и вечная жизнь есть ритм, а там уже монвантары и пралайи вытекают сами собой. Есть люциферовский дух в поклонении музыке иритму; поэтому следует подчеркнуть, что:
1) Ритм имманентен душе, дух выше ритма.
2) Ритм имеет место только в устрояемом мире. Здесь он есть хозяйственное начало, он обуславливает минимальную трату сил при максимальных результатах. Ритм — гарантия от переутомления, ритм нужен, пока твари нуждаются в том, чтобы время от времени почивать, царство ритма было при миротворении, когда сам Бог восхотел однажды почить от дел и освятил недельный ритм жизни для человека. ритм — метод постепенного «раскачивания» материи, метод победы над низшим и косным, почему он и нужен именно в трудной работе, требующей периодического покоя. Поэтому ритма, по крайней мере ритма музыкального не будет в небесном граде, там возможен только словесный ритм углубления в тайну.
25. Если в Небесном Иерусалиме Богу поклоняются в духе и истине, то это не значит, что там нет ничего, кроме духа, но значит, что там все подчинено духу. Поэтому в Небесном Иерусалиме уместна и музыка преображенных душ. Но ее не могут передавать инструменты, созданные из косной материи, даже такие совершенные, как гортань человека.
Поэтому на земле музыка обладает только имманентно-магической властью, но не может открывать небо. Магия музыки может повелевать страстями; музыкой можно очаровывать змей — и не более.
Музыка есть в картинах природы, слышится звучание и в горных хребтах, и в волнах, и в блеске солнца на воде, и в лунной дорожке; музыка есть как в падшей, так и в преображенной природе; но напрасно было бы искать еев истории спасения.
26. Музыка не только не передает исторических настроений, но было бы нелепо передать в музыке догмат, т. е. выразить небесные отношения личностей — а это вполне возможно для живописи. Возможна икона Св. Троицы, но не кантата в честь Св. Троицы. Поэтому музыка без пения, музыка без слов не имеет аскетической ценности, как не имеет ее и инструментальная музыка, соединяемая со словом и своей бессловесностью похищающая слова песнопения. Только песнь с литургическими словами дает тихий ритм душе, и в этом ее аскетическая ценность, т. е. ценность для вселенского спасения.
27. Признак душевности музыки в том, что она не может пробуждать духовных сил, не может подвигать на нравственные деяния. Музыка очень хорошо движет страстями, сочетая души в ритме, она делает их легко внушаемыми для той души, которая диктует музыкальное произведение; но музыка не может возбуждать нравственных сил, за исключением начальной потенции нравственности — некоего общего настроения благородства.
28. Музыка области души, а не духа; но слово облеченное звуковой формой, имея музыкальный зрак, может подчинять душу духу.
29. Слово «душевный» у меня не есть просто порицание, как бы кличка низшего класса, но определенное положительное понятие, которое я считаю достаточно уясненным.
30. Я сказал, что музыка не может передавать ни одного из духовных исторических настроений: ни настроения тайны, ни бедствия, ни покаяния. И в самом деле, можно выразить торжество, но не чувство материальности истории; можно выразить глубокую печаль, но лишь душевный элемент печали без духовной ее сущности — покаяния. В симфонии можно передать историю целого народа и даже целой культуры, даже смены культур, но никогда не передать покаянного настроения, не передать историю падения и спасения человека.
Оттого-то — и это знаменательный факт — люди 1-го, 2-го и даже 0-го исторического настроения нередко любят церковную музыку.
31. Музыка ищет вылиться в пластику; дирижер движениями передает свое понимание музыки. Если бы музыка постигала и духовное, то не было бы движения человека, то есть пластического момента, которому не могла бы дать коррелата музыка, которое не могло бы быть истолковано музыкой. Но музыка не в силах истолковать земной поклон; он же есть символ смирения и покаяния, этих даров духовного мира. Они музыке закрыты. Можно ли написать музыку, слушая которую чуткому человеку, лучше всего девочке, которая одна в комнате слышит музыку через закрытую дверь и знает, что ее не видят, хотелось бы, вместо плавных и порывистых движений, хотя бы и трагических, класть земные поклоны? Нет, разумеется. Итак, музыка только душевна, она — вне священной истории.
32. Тот, кто, отдалившись от мира, отрекается от светской музыки, не теряет ничего. Музыка не открывает ему божественного взора; самое большее, на что она способна — это дать некоторые откровения о мировой душе, но лишь о ее бытиив себе и для других душ, лишь о естественной истории ее. Музыка не премирна. Она открывает нам нечто очень глубокое: она открывает нам душу всебе и для других душ; эти две стороны неотделимы — звук невозможен в одиночестве. Музыка раскрывает историю души в мире душ, но о духе не говорит.
33. Звук есть представление, мелодия есть понятие. Звуки возводят к умозрению мелодии, мелодия есть не сумма звуков, а отдельное целое в истории души, в истории ее настроения. Оттого-то одна и та же мелодия возможна в различных тональностях.
