бременем познанья и сомненья,В бездействии состарится оно.Богаты мы, едва из колыбели,Ошибками отцов и поздним их умом,И жизнь уж нас томит, как ровный путь без цели,Как пир на празднике чужом.Развернув пространство безнадёжного пути, в котором царит палящий зной настоящего, смыкающегося с будущим, поэт, исторически убедительно и психологически проникновенно раскрывая тему, беспощаден к своей духовно неприкаянной эпохе:
К добру и злу постыдно равнодушны,В начале поприща мы вянем без борьбы;Перед опасностью позорно-малодушны,И перед властию – презренные рабы.Так тощий плод, до времени созрелый,Ни вкуса нашего не радуя, ни глаз,Висит между цветов, пришлец осиротелый,И час их красоты – его паденья час! Мы иссушили ум наукою бесплодной,Тая завистливо от ближних и друзейНадежды лучшие и голос благородныйНеверием осмеянных страстей.Едва касались мы до чаши наслажденья,Но юных сил мы тем не сберегли;Из каждой радости, бояся пресыщенья,Мы лучший сок навеки извлекли.Мечты поэзии, создания искусстваВосторгом сладостным наш ум не шевелят;Мы жадно бережём в груди остаток чувства –Зарытый скупостью и бесполезный клад.И ненавидим мы, и любим мы случайно,Ничем не жертвуя ни злобе, ни любви,И царствует в душе какой-то холод тайный,Когда огонь кипит в крови.Так оно и было. Подавляющее число соплеменников поэта, не видя дальше руководящего перста начальства, не ощущая себя в эпохе, не зная прошлого и не особенно интересуясь им, тем более не могло осознавать неразрывную историческую связь настоящего с будущим.
И несмотря на то, что по ходу публикации брошюрных томов «Истории Государства Российского» Н. М. Карамзина «все, даже светские женщины, бросились читать историю своего отечества» (писал А. Пушкин одному из своих друзей), чтение не особенно продвинуло русское общество.
Ибо «воз» исторических ошибок и упущений, которые помимо дворцовой и служилой бюрократии усугублял синодский конформизм, был и поныне там. К тому же как до публикации «Истории», так и после неё политическая и общественная жизнь России пребывала под коростой чиновного мелкодушия и инертности, в которых свивало свои гнёзда невежество.
И предков скучны нам роскошные забавы,Их добросовестный, ребяческий разврат;И к гробу мы спешим без счастья и без славы,Глядя насмешливо назад.Толпой угрюмою и скоро позабытойНад миром мы пройдём без шума и следа,Не бросивши векам ни мысли плодовитой,Ни гением начатого труда.И прах наш, с строгостью судьи и гражданина,Потомок оскорбит презрительным стихом,Насмешкой горькою обманутого сынаНад промотавшимся отцом.Белинский, поразившись глубине и универсальной мощи произведения Лермонтова, пришёл в безудержный восторг и в лице поэта бросил вызов самой античности: «Если сатиры Ювенала дышат такою же бурей чувств, то Ювенал действительно великий поэт!».
В романе «Герой нашего времени» Лермонтов вновь возвращается к этой теме. Его думы пронизывает та же боль и не меньшая горечь. И в этом произведении слышится тревога о будущем Отечества. И здесь он бьёт в набат, гул которого должен был выйти за пределы России:
«Мы не способны более к великим жертвам для блага человечества, ни даже для собственного счастья, потому что знаем его невозможность и равнодушно переходим от сомнения к сомнению, не имея ни надежды, ни даже того неопределённого, хотя истинного наслаждения, которое встречает душа во всякой борьбе с людьми, с судьбою…». Зная, что на краеугольных камнях прошлого балансирует настоящее и выстраивается будущее, Лермонтов пристально вглядывался в «тьму» неведомого. Но для того, чтобы различить черты исторически несвершившегося ещё, необходимо высветить настоящее. В этих целях поэт прибегает к сильным эпитетам и антитезам. Местоимением «мы» Лермонтов противопоставляет власти своё поколение, «добру» – «зло», «борьбе» – «рабство», «любви» – «злобу» и «ненависть», «славе» – «насмешку», «сладости» – «горечь». Апелляция поэта к участникам исторического действа – «отцам» и «детям», «векам» и «гению начатого труда», расширяя исторический диапазон и усиливая масштаб скорби, подчёркивает величие и монументальность здешней печали. Не слишком рассчитывая на людей, но обращаясь к глобальному «этическому пространству» через состоявшийся разрыв духовности и нравственности, Лермонтов в своём произведении создаёт тот исторический ракурс, который только и способен выявить уходящие далеко в будущее болезни «его» эпохи. Всё глубже увязая в пороках – и этим скоро «обозлив» и без того беспощадное перо С.-Щедрина – российское бытие приближалось к трагической развязке начала следующего века. События второй половины XIX столетия «в лоб» подтверждают то, что сумма поражений в каждом настоящем оборачивается для народа и страны тяжёлыми бедами в будущем…
Остановимся отдельно на особенностях смысловых связок произведения Лермонтова.
«Грядущее» в «Думе» поэта – это исполненное драматизма протяжённое будущее. Начиная стихотворение словами: «Печально я гляжу на наше поколенье! / Его грядущее…», поэт, сразу обозначая тему, разрывает связку слов «поколение-грядущее». Местоимение третьего лица «его» здесь выполняет функцию тектонического звена – некой паузы,
