Лермонтов и христианство

потерянных поколений.

Не потому ли это происходит, что «организм народа», реализуя себя в истории именно в неразличимой по своим индивидуальным показателям массе, в своей эволюционной жизни и в социальных перипетиях не в состоянии реагировать на достоинства личности?

Не оттого ли это имеет место, что «историческая масса» не способна принимать в расчёт духовную силу отдельного человека, если только он сам не заставит обратить на себя внимание «понятными всем» насильственными методами?! Словом, вновь – и в который уже раз! – всё повторяется и «нет ничего нового под луною»…

Вот и в «Думе», Лермонтов, не делая открытий в плане человеческих несовершенств, казалось, не добавляет своих истин к числу существующих уже. Но дело ведь не в количестве истин, а в том, чтобы сознавать имеющиеся. И если они не осознаны и не поняты, то это не вина автора, а беда человека, продолжающего жить в коконе первородного греха. Словом, совокупность достоинств произведения Лермонтова заключает в себе квинтэссенцию развития общества, как и встарь, существующего в эвольвентном искривлении духовной и исторической жизни.

Заключительные строки великой думы поэта актуальны и для наших дней, ибо и нынешнее поколение, глядя с насмешкою «назад» и огульно презирая «ошибки отцов», может в них найти себе «приговор» Лермонтова. Потому что, как и «отцы», – оно малоспособно разобраться в наслоениях лживых идеологий и идеологизированной лжи. «Строгий суд» сыновей над «промотавшими» Отечество и оскорбившими его святыни «отцами» не обязательно будет справедлив уже потому, что эвольвента многовекторной лжи способна увести далеко от истины даже и самых искушённых искателей её… Да и чем судить? С опорой на что? Ведь «иссушённый наукою» ум становится бесплодным ещё и потому, что в нём в первую очередь «усыхают» духовные и нравственные критерии.

В сознании нескольких поколений образовалась уже «темнота», которую сгущает – в разных странах по-своему – экономический хаос, бытовой, медийный и прочий беспредел. От него не в состоянии отвлечь ни копеечные популисты, ни прикормленные властями «властители дум» и политические шуты. Зато к роковой черте безвременья способны приблизить быстро плодящиеся и модные, как оно бывает во всякие смутные времена, знахари от экономики, астрологи и прочие мастаки присосаться к государственному корыту.

Безысходность, пронизывающая мегаисторическую думу Лермонтова, увы, подтверждает в России развитие событий «последнего времени». Именно сейчас русский народ не без помощи властей и сомнительного «духовного окормления», далёкого как от реальной жизни, так и от настоящего дела, забывает о своих достоинствах и закисает в своих несовершенствах. Существуя в своём Отечестве под «двумя головами», но без царя ни в одной из них, он «перелицевался» из внутреннего эмигранта в социального и политического бомжа.

Случайно такое не происходит. И опять к нам на помощь приходит отечественная мысль.

Если Ф. Достоевский, обеспокоенный растущим числом «бесов», наставлял умеющих слышать: «Жить и не меняться – это безнравственно», то Л. Толстой был не менее категоричен: «Чтоб жить честно, надо рваться, путаться, биться, ошибаться, начинать и бросать, и опять начинать, и опять бросать, и вечно бороться… А спокойствие – душевная подлость»!

И всё же можно согласиться с тем, что в произведении Лермонтова и впрямь нет ничего из того, о чём здесь идёт речь. Но для кого именно?

Маятниковая повторяемость в истории принципиально неотличимых друг от друга трагических заблуждений понуждает нас прийти к выводу, что нет – для «угрюмых толп», не умеющих или разучившихся думать, которых эпоха не запомнит, а история точно позабудет! Нет — для безвольных потребителей, которые за отсутствием истинных героев времени бездумно и доверчиво следуют за слепыми поводырями, самозваными и пустыми лидерами. Нет — для «просто слепых», покорно идущих на ласкающий звук и ласковые приманки лукавых зазывал.

Именно этой пёстрой публике с ущербным мышлением и убогой исторической памятью менее всего ясно, что, глядя на своё поколение, Лермонтов проводит проекцию в историческую перспективу и, «возвращаясь» к своему времени, предвещает пустоту и темень грядущего, в своём зародыше содержащиеся в каждом настоящем! Именно историческая важность темы задаёт масштабность предвещаний поэта.

Поскольку «над миром» может пройти лишь то, что достойно исторической жизни, что может «бросить векам» идеи, способные прорастать в эволюционном бытии. Что, как не это имел в виду поэт, говоря о «мысли плодовитой»?!

Полагаю, сказанного достаточно, чтобы не усомниться в том, что Лермонтов творил не только (или не столько) для своего, сколько для будущих поколений!

А раз так, то, лишь начиная со своих современников, поэт обращался к потомкам в масштабе не только России, но и всего «европейского мира» (прямым свидетельством тому является написанное двумя годами ранее стихотворение «Умирающий гладиатор», к которому мы вернёмся).

Итак, нет никакого сомнения в том, что, предощущая судьбу духовно обессиленных наследников русской культуры,