О влиянии Евангелия на роман Достоевского «Идиот»

Христову заповедь о благословлении «проклинающих вас»[96].

При всей беззлобности к своим непрошеным гостям, явившимся к нему «не смиренно», а «с гордым требованием» (подчеркивает Достоевский, оттеняя резкий контраст между ними и «Князем Христом»), Мышкин проявляет в том же эпизоде прямоту и внутреннюю твердость. Он без обиняков говорит членам компании, что каждое слово фельетона – клевета, что они сделали «низость» и находятся на «совершенно ложной дороге» (8, 223–225). Но определенность суждений о неблаговидных человеческих поступках сочетается в Мышкине с отсутствием осуждения самих «грешников». Он их всегда приемлет и «щадит», по выражению Келлера (8, 259). Как говорилось и выше, Достоевский мыслил своего героя всепрощающим с самого начала работы над романом, что отражает веру писателя в беспредельное милосердие Христа. Так, Мышкин прощает Лебедева, который в конце эпизода сам с «убеждением и умилением» говорит Лизавете Прокофьевне, очень на него разгневанной, что его простит князь (8, 241). Затем – буквально на следующей странице романа – это же утверждает о себе Ипполит, вновь обращая внимание читателя на непамятозлобие главного героя, отношения которого к людям основываются на вере в то, что в каждом человеке, как бы грешен он ни был, жив образ Божий.

Однако Достоевский не менее ярко показывает, и как тяжелы для Мышкина отношения с «misе?rabl’ями всех сословий». Очень знаменательно, что евангельские мотивы томления «Князя Христа» под бременем своей миссии с максимальной силой звучат в романе сразу после встречи с компанией Бурдовского и попытки Настасьи Филипповны расстроить брак Аглаи с Радомским.

10. По поводу темы смертной казни в «Идиоте»

Уясняя для себя в черновиках основную особенность личности Ипполита, писатель подчеркнул, что собирается показать «тщеславие слабого характера» (9, 280). Оно проявляется в Терентьеве постоянно; одно из частных его проявлений – стремление привлечь к себе особое внимание как к обреченному на смертную казнь. Бесконечная ценность каждой человеческой жизни и трагизм ее утраты – насильственной или безвременной – сквозная тема романа. Писатель расширяет понятие «казнь», включая в него неизлечимую болезнь своего юного героя. При этом огромное внимание уделяется Достоевским также казни крестной: Страстям Христовым, в которые вдумываются и князь Мышкин, и Ипполит.

В России смертная казнь была отменена в 1753–1754 годах указами императрицы Елизаветы Петровны. Однако при Екатерине Второй она была снова введена как высшая кара за государственные, воинские и некоторые другие преступления. Однако в царствование Александра II (1855–1881) не было приведено в исполнение ни одного смертного приговора, который заменялся каторгой, ссылкой, пожизненным заключением. Это позволило Достоевскому ввести в роман слова Мышкина о том, что в России нет смертной казни и ее можно увидеть лишь за рубежом. В них отразился и личный опыт автора, в 1849 году приговоренного к расстрелу по делу петрашевцев. После чтения приговора и начала приготовлений к казни осужденным было объявлено о ее замене каторгой. Достоевский рассказал об этом брату в тот же день, 22 декабря 1849 года, написав ему из Петропавловской крепости (28₁, 161– 164)[97].

Ссылаясь в «Идиоте» на то, что «многие говорили» о нестерпимых страданиях осужденных на казнь (8, 20), писатель прежде всего имеет в виду повесть Виктора Гюго «Последний день приговоренного к смерти» (1829). Достоевский высоко ценил это произведение и в предисловии к «Кроткой» назвал его «самым реальнейшим и самым правдивейшим» из всех написанных Гюго (24, 6). Федор Михайлович читал эту повесть в оригинале. В только что упомянутом письме он цитирует ее брату по-французски. Из нескольких русских ее переводов, конечно, наиболее заинтересовал писателя сделанный Михаилом Михайловичем Достоевским. Он в 1860 году был опубликован в третьей книге журнала «Светоч». Переклички с «Последним днем приговоренного к смерти» постоянны и в словах Мышкина, и в рассуждениях Ипполита о состоянии осужденных. Достоевский, как и Гюго, утверждает, что страшнее всего – их душевные муки. Эту же мысль писатель оттеняет в рассказе Лебедева о гильотинировании графини Дюбарри. Лебедев предполагает, что за обращенную к палачу мольбу о даровании еще одной минуты жизни все грехи графини будут прощены Господом, «ибо дальше этакого мизера с человеческою душой вообразить невозможно» (8, 164). О

предсмертном крике Дюбарри упоминается также в главе V «Дневнике писателя» 1873 года («Влас»). Как и в «Идиоте», здесь говорится о мучительном состоянии ее души, и обращение к палачу объясняется попыткой хоть на миг отвлечься от смертельного ужаса: «В двадцать раз она бы выстрадала больше в эту даровую минуту, если б ей ее подарили, а все-таки кричала и молила о ней» (21, 40).

Выступая страстным противником смертной казни, Мышкин в обоснование своей правоты ссылается на ветхозаветную заповедь, неоднократно повторенную и Христом. «Сказано: “Не убий”[98], так за то, что он убил, и его убивать? Нет, это нельзя» (8, 20). В конце разговора с лакеем Епанчиных князь косвенно упоминает опыт ожидания расстрела самим Достоевским и «моление о чаше» в Гефсиманском саду – моление Христа, охваченного ужасом предстоящей Ему крестной казни: «Тогда говорит им Иисус: душа Моя скорбит смертельно <…>. И, отойдя немного, пал на лице Свое, молился и говорил: Отче Мой! если возможно, да минует Меня чаша сия; впрочем, не как Я хочу, но как Ты». Евангелие от Луки дополняет этот эпизод, раскрывая почти невыразимую словами глубину предсмертного томления Иисуса: «И, находясь в борении, прилежнее молился; и был пот Его, как капли крови, падающие на землю»[99].

Дважды в течение короткого разговора ссылаясь на Евангелие, герой романа выражает заветное убеждение Достоевского, вполне сложившееся в шестидесятые годы и сохраненное навсегда. Выступая против смертной казни, писатель, безусловно, знал, что среди православных много и сторонников ее и противников. Знал он и о том, что Православная Церковь не высказывала в официальных документах негативного отношения к такой мере наказания преступников и не была сторонницей ее отмены. Лишь в 2000 году появился документ, в котором говорится, что «отмена смертной казни дает больше