О влиянии Евангелия на роман Достоевского «Идиот»

как знает, что он не поехал в Павловск (8, 193). Чрезвычайно важно понять, чем мотивируется в романе решение князя пойти к ее дому на Петербургской стороне, где «“внезапная идея” его вдруг подтвердилась и оправдалась», где он опять увидел «эти глаза». Слово «глаза» Достоевский выделил курсивом, поясняя, что Мышкин пришел сюда из Летнего сада «единственно с тем, чтоб их увидать!». И в тексте еще раз подчеркивается, что именно это желание было главной причиной как будто неожиданного поступка Мышкина: «Он настойчиво захотел увидать эти “давешние глаза”, чтоб окончательно убедиться, что он непременно встретит их там, у этого дома» (8, 192). Лейтмотив рогожинских глаз утрачивает свою фантастичность благодаря данному тут же авторскому разъяснению совершенной реальности преследования князя Парфеном. А затем этим же мотивом завершается рассказ обо всем, что Мышкин пережил в последний момент перед покушением, когда взбежал на лестницу своей гостиницы вслед за Рогожиным и увидел, что тот прячется в нише на первой забежной площадке: «Князю вдруг захотелось пройти мимо и не глядеть направо. Он ступил уже один шаг, но не выдержал и обернулся.

Два давешние глаза, те же самые (подчеркивается автором), вдруг встретились с его взглядом. Человек, таившийся в нише, тоже успел уже ступить из нее один шаг. Одну секунду оба стояли друг перед другом почти вплоть. Вдруг князь схватил его за плечи и повернул назад, к лестнице, ближе к свету: он яснее хотел видеть лицо.

Глаза Рогожина засверкали, и бешеная улыбка исказила его лицо. Правая рука его поднялась, и что-то блеснуло в ней; князь не думал ее останавливать. Он помнил только, что, кажется, крикнул:

– Парфен, не верю!..» (8, 195).

Последний возглас князя перед начавшимся в следующее мгновение припадком и вся его внутренняя борьба с собою в этот день говорят о душевной красоте героя. Мышкин отказывается верить раскрывшейся перед ним до конца страшной ИСТИНЕ, в которой был временами совершенно убежден, но которую гнал от себя как искушение «демона». Из дальнейшего анализа страниц, повествующих о продромном состоянии героя, станет, надеюсь, совершенно очевидно, что, в соответствии с замыслом Достоевского, «священная болезнь» представлена в «Идиоте» не только как тяжелый недуг, но и как своего рода привилегия пророков и ясновидцев, то есть людей, способных предчувствовать, предвидеть и возвещать истину. И если эпилептическое состояние, по Достоевскому, – период либо предчувствия и постижения истины, либо пребывания в ней, то аура, совпадая иногда с кульминационным моментом возвещения истины, является высшим, мистическим ее подтверждением. Об этом свидетельствует речь князя в салоне Епанчиных, о которой я еще буду говорить подробнее. Она выражает заветные убеждения самого Достоевского, переданные герою «Идиота», раскрывает именно в момент ауры главнейшую евангельскую идею романа и заканчивается эпилептическим припадком.

Страницы, предшествующие покушению Рогожина, особенно нуждаются в анализе, так как нелегко ему поддаются. Объясняется это несколькими причинами. Во-первых, для эпилептического состояния героя характерна частая и не всегда понятная сразу смена настроений, мыслей и действий. Она только отчасти может быть оправдана приближением припадка и обычно имеет еще и другие причины. Во-вторых, в душе Мышкина происходит отчаянная борьба с укрепляющейся в нем уверенностью, что Рогожин замыслил убийство. Весь, на первый взгляд, беспорядочный поток мыслей и чувств героя, разнородных, противоречащих друг другу и часто как будто неожиданных, разумеется, «организован» Достоевским, и его необходимо осмыслить. Хотя основные впечатления, идеи и действия князя разъясняются автором в конце концов, – он разъясняет далеко не все, рассчитывая на активность читателя и предоставляя ему самому разбираться во внутренней логике переживаемого Мышкиным. Кроме того, на этих страницах рассказывается и об искушениях главного героя, перед которыми он не устоял, что вызывает осуждение со стороны критиков. Надо поэтому постараться как можно точнее определить, в чем же именно состояли искушения и почему писатель позволил Мышкину поддаться им.

Идя на Петербургскую сторону, князь нарушает данное утром Рогожину обещание, что не увидит Настасью Филипповну. Некоторые критики (например, Романо Гвардини и Джозеф Франк) склонны даже считать желание видеть ее главной причиной того, что князь пошел к ее дому. Но мы уже отчасти знаем, что текст романа говорит о другом. Добавлю к сказанному ранее, что, по мнению Мышкина, Настасья Филипповна в этот день «почти наверно» была в Павловске, так как в противном случае Коля Иволгин, «по условию», оставил бы для князя извещение в гостинице. «Итак, – читаем мы дальше, – если он шел теперь, то, уж конечно, не за тем, чтоб ее видеть. Другое, мрачное, мучительное любопытство соблазняло его. Одна новая, внезапная идея пришла ему в голову…» (8, 189). Иными словами, главной причиной поступка Мышкина было неотразимое желание встретить у дома Настасьи Филипповны глаза Рогожина, что, как я говорила и ранее, настойчиво подчеркивается в тексте. Князь очень склонен был верить своему предчувствию, что Рогожин собирается убить его. И, уступая соблазну «мрачного, мучительного любопытства», желанию убедиться окончательно в справедливости того, что говорило ему сердце, он пошел навстречу своей почти неминуемой гибели, от которой его спас только эпилептический припадок.

О желании же князя увидеть Настасью Филипповну упоминается гораздо позднее, почти в конце его пути, во время которого Мышкин все более утверждается в правильности своей «внезапной идеи». Но так как в этой идее заключалась страшная правда об ослепленном страстями и отпавшем от Бога человеке, Мышкин, вопреки голосу сердца и рассудка, старался прогнать своего «демона» и отбросить как «низость» главную цель своего устремления на Петербургскую сторону. Он повернул даже назад – к себе в гостиницу, но воротился и пошел по прежнему пути, однако с новой целью: «Да, болезнь его возвращается, это несомненно; может быть, припадок с ним будет непременно сегодня. Чрез припадок и весь этот мрак, чрез припадок и “идея”! Теперь мрак рассеян, демон прогнан, сомнений не существует, в его сердце радость! И – он так давно не видал ее, ему надо ее увидеть,