О влиянии Евангелия на роман Достоевского «Идиот»

провозглашает: «По делам их вы узнаете их – это сказано!» (8, 451). Восклицание Мышкина писателем не поставлено в кавычки, так как является не цитатой, а обобщающей формулой. Оно прежде всего вызывает в памяти Нагорную проповедь, в которой Христос предостерегает своих слушателей: «Берегитесь лжепророков, которые приходят к вам в овечьей одежде, а внутри суть волки хищные. По плодам их узнаете их»[153]. Мысль о том, что «всякое дерево познается по плоду своему», подробно разъясняется в двух синоптических Евангелиях[154]. Но не менее тесно обобщающая формула Мышкина связана с содержанием главы XIV «Книги пророка Иезекииля». Эта книга была хорошо знакома Достоевскому; по православной традиции, от каждого серьезно верующего ожидается знание Пророков и Псалтири. В третьем стихе главы XIV настойчиво обличаются старейшины Израиля, которые отошли от истинной веры и «допустили идолов своих в сердце свое». Возвещая пророку о тяжких казнях, которые обрушатся за это на Иерусалим, Бог предрекает, что уничтожит тогда многих людей, но не все население города. Оставшиеся в живых грешники-идолопоклонники будут выведены оттуда: «…вот, они выйдут к вам, и вы увидите поведение их и дела их, и утешитесь о том бедствии, которое Я навел на Иерусалим, о всем, что Я навел на него. Они утешат вас, когда вы увидите поведение их и дела их; и узнаете, что Я не напрасно сделал все то, что сделал в нем, говорит Господь Бог»[155].

Со времени работы над «Идиотом» и до конца жизни Достоевского его отношение к римскому католичеству нисколько не изменилось в своей сути. Достоевский вновь и вновь возвращался к идеям, впервые высказанным героем «Идиота», обосновывая их дополнительными аргументами. Он всегда был страстно убежден, что, как говорится в романе, католицизм «искаженного Христа проповедует, им же оболганного и поруганного…» (8, 450). Римская церковь прельстилась, по мысли писателя, на третье дьяволово искушение, т. е. на «все царства мира и славу их»[156], или на «низкую земную власть», по выражению князя Мышкина (8, 451). Иными словами, она впала в идолопоклонство. Особенно возмущало Достоевского принятие на Ватиканском соборе 1870 года догмата о непогрешимости Папы, наместника Христа на земле, стремящегося, как думал писатель и как сказано в «Идиоте», к «всемирной государственной власти», захватившего «землю, земной престол» и взявшего меч (8, 450). В «Дневнике писателя» за 1880 год (август, гл. III, § 1) Достоевский прямо назвал католичество идолопоклонством. Варьируя (в который раз!) основные идеи, высказанные в речи Мышкина, он утверждает, что «сама церковь западная исказила образ Христов, преобразившись из церкви в Римское государство и воплотив его вновь в виде папства. Да, на Западе воистину уже нет христианства и церкви, – читаем мы дальше, – хотя и много еще есть христиан, да и никогда не исчезнут. Католичество воистину уже не христианство и переходит в идолопоклонство…» (26, 151).

Сходные антикатолические воззрения разделялись, как известно, теоретиками славянофильства: А. С. Хомяковым, И. В. Киреевским и другими, потому и князь Мышкин назван «славянофилом или в этом роде» одним из гостей Епанчиных (8, 459). Но обоснование критики католичества и социализма Священным Писанием придавало непререкаемый авторитет словам Мышкина, произносящего их, к тому же, в особом – «эпилептическом», или богодухновенном, состоянии, по мнению Достоевского. [157]

Глава четвертая

1. О роли книги Ренана «Жизнь Иисуса» в творческой истории «Идиота»

Вопрос о влиянии на роман «Идиот» книги французского писателя, философа и историка Эрнеста Ренана еще недостаточно исследован. Он был поставлен в 1964 году Д. Л. Соркиной в статье «Об одном из источников образа Льва Николаевича Мышкина». Затем этой интересной проблеме было уделено внимание мною на страницах академического комментария к «Идиоту». Но в советских условиях писать на такую тему было очень нелегко, и у меня только в Соединенных Штатах появилась возможность дополнить сказанное ранее, используя материалы, имеющиеся в моем распоряжении.

Достоевский прочел «Жизнь Иисуса» вскоре после ее выхода, в связи с той ожесточенной полемикой, которую книга вызвала в России и за рубежом, – как в клерикальной, так и в литературной среде. За границей, как раз в период создания «Идиота», писатель вновь перечитывал Ренана[158]. В содержательной, но написанной «с советских позиций» статье Е. И. Кийко «Достоевский и Ренан» указывается, что французский автор следовал принципам Тюбингенской школы немецких историков, очень далеко заходивших в критическом анализе Евангелия[159]. Сразу отмечу, что чрезвычайно «вольное» обращение Ренана с евангельскими текстами, которые Достоевский знал так великолепно, не прошло, разумеется, мимо внимания писателя и получило иронический отклик в романе «Бесы». Степан Трофимович Верховенский вспоминает вдруг, покупая у книгоноши Евангелие, что не читал его «лет тридцать и только разве лет семь назад припомнил из него капельку лишь по Ренановой книге “Vie de Jesus”» (10; 486–487).

Упоминания о произведении Ренана в черновиках к «Идиоту» позволяют довольно точно судить о его роли в творческой истории романа. Примечательно, что в сентябре 1868 года Достоевский собирался сделать образ ренановского Христа предметом обсуждения в своей книге. Он планировал сцену визита генеральши Епанчиной к Мышкину. Генеральша должна была прямо сказать князю, что Аглая любит его, и пригласить приходить к ним. Она просила бы его, однако, избегать разговоров о личных их отношениях из-за стыдливости дочери: «Она на землю кидалась, так стыдлива». «Говорите об чем-нибудь другом», – предлагала Лизавета Прокофьевна. И тут же Достоевский наметил тему, на которую мог бы беседовать с ее дочерью Мышкин: «О Ренане – о Христе». Несколькими строками ниже писатель повторяет вновь: «Об Ренане» (9, 281).

Мнение князя о произведении французского автора в основе своей совпало бы, вероятно, с более поздним высказыванием о нем Достоевского. Как известно, во второй главе «Дневника писателя» за 1873 год («Старые люди») говорится, что «в своей полной безверия книге» Ренан все же был вынужден преклониться перед «сияющей личностью» Христа и признать, что Он «все-таки есть идеал красоты человеческой, тип недостижимый, которому нельзя уже