База ходила ходуном, тренировалась петь новую песню а капелла и немножко выпивала. Ну, как идти на «мяч», без дозаправки? Для бодрости и куража, само собой. Даже менты в последнее время особо не цеплялись к фанатам, а фанаты старательно не давали повода это делать.
Жизнь вокруг можно менять… как в старом-добром «Человеке с бульвара Капуцинов». Механик фильм ценил, любил и выводы из него делал правильные. Если уж у них градус пошел с минуса на плюс, надо поддерживать это начинание, но осторожно. Чтобы палку не перегнуть, и она, распрямившись, в лоб не дала.
Футбол не поможет тебе зарабатывать больше, если ты таксуешь.
Не вылечит артрит родной тете, уже три года сидящей дома.
Не решит твоих проблем с ремонтом в старенькой однушке.
И даже никак не отразится на твоих отношениях со своей девушкой.
Но если ты сам вдруг становишься лучше, пусть и не до состояния готовности осчастливить всех вокруг – почему нет? Да и парни, собравшиеся в «Барабульке», стоили того, чтобы постараться ради них, подарив повод спустить пар на трибунах. И если надо помочь одному несчастному человеку, считающему, что он никому на хер не нужен, то Механик не против. И все, кто сейчас толпился в «Барабульке», против не были, их вывернутые бумажники тому свидетели. Никто не повелся, отдавали сколько могли.
Сегодня полуфинал. Все ждут чуда. Один Столешников ничего не ждет, ему ничего не нужно. Только ошибается этот, ставший своим, черноморским, москвич. От людей ничего не скроешь, как не старайся. И не нужно, люди любого по делам оценивают, а не по словам. Много сделал Столешников? Сегодняшний вечер вам в ответ. Сегодня полуфинал Кубка России.
– Ну че, пацаны, – Механик взял колу, открыл, – готовы?
– Чего не пивка-то, брат?
– Не могу. Да не могу, говорю, пацана с собой возьму сегодня. Какое пиво?
– Ой, блин, а я чет не подумал.
– А ты подумай, – каркнул Механик, – время есть. В голове моей опилки, не беда?
– Не зарывайся.
– Да я пошутил…Эй, Кир, Седому больше не наливать. Лимонад только.
А Седой спорить не стал. А раньше смолчал бы? Всех поменял этот самый чертов москвич, месяц назад пьяно и зло смотревший на полный бар фанатов. И не испугавшийся.
Так что… так что они ему должны.
На полуфинале был другой Столешников. Сидящий на трибуне, ровный, ни слова, ни взгляда в сторону. И на поле он смотрел без интереса. Но смотрел.
Его не трогали, не подходили. Да и черт с ними. Все знают? Что они все знают? Что поймут?
Он остался совсем один. Один. Совсем.
«Метеор» играл, играл так, как хотелось Юре в самом начале, так, что не стыдно выставлять команду в любой чемпионат. Распасовка, проход, атака, тут же в защиту, но огрызаясь, тормозя «Факел» на средней линии, не давая даже добраться до штрафной. Бело-голубые играли как заведенные, отбивались, и контратака, еще одна… еще…
Столешников сидел неподвижно. На застывшем лице жили только глаза, и еще изредка он вроде бы шептал… что, о ком, кому? Непонятно. Гранитный памятник, не человек, темнел на трибуне.
Атака сорвалась почти у штрафной «Факела». Гости перехватили мяч, отсекли Петровского, быстро перевели атаку на левый фланг, рванули разом, как второе дыхание включилось.
Бежал с середины Масиков, несся, стараясь успеть там, где Зуев снова испугался, испугался сделать подкат, просто разрыхлил газон, дав перепрыгнуть через ногу.
Двое с «Факела» выходили на одиноко застывшего Марокканца, успевавшего следить глазами за обоими.
Замерли, вскинувшись, черноморцы на трибунах, в рабочий день плюнувшие на все ради матча еще недавно похороненной команды.
Хрустнул пальцами Механик, стоящий рядом со своими, замолкнувшими и ждущими удара.
Лариса, сидя в ложе, сломала ручку, забытую на перерыве Бергером, разъяснявшим действия команды.
Столешников смотрел на середину поля.
– Да-а-а-а-а-а!!!
Тысячи глоток, тысячи вскинутых рук, тысячи блеснувших безумной радостью глаз.
Марокканец, дотерпев до последнего, с места, невозможно, фантастически, распластавшись и растянувшись, казалось, в два своих роста, взял его… Взял мяч, упал, обхватив и не отпуская. Не пересек линию, лежал за ней.
– Да-а-а-а!!!
