нетерпением.
Мэттью кивнул, протянув руку к сковородке на сушилке для посуды.
– Да, это удивительное приключение. Мой босс некоторое время тому назад сказал мне, что все женщины становятся психованными, когда у них появляются дети, и я подумал, что он шутит. Но оказалось… – Он взвешивал каждое слово, не желая, чтобы что-то дошло до Полли, и не желая признаваться, что сегодня утром, когда он болтал с Лилли, прибираясь на кухне, ему под руку случайно попала пустая квадратная коробочка, лежавшая в глубине шкафчика под раковиной. Вытащив ее, он снял с нее пищевую пленку без всяких опознавательных знаков, в которую та была завернута. Спереди на коробочке был нарисован ребенок. При виде надписи у него бешено забилось сердце. «Тест ДНК на определение материнства, – прочитал он вслух. – Данный тест доказывает биологическое родство между матерью и ребенком. Результаты могут быть получены в течение трех-пяти дней!» Мэттью посмотрел на дочку, лежавшую животом вниз на стеганом одеяле, она подняла голову и радостно захихикала. Он с силой швырнул коробку, хотя для этого не стоило прикладывать стольких усилий, а потом схватился за столешницу и сделал глубокий вдох, чтобы усмирить свой гнев.
Он улыбнулся Топазу.
– Все действительно оказалось тяжело.
Топаз не отрывал взгляда от мыльной пены.
– В каком смысле?
Мэттью вздохнул. Вино развязало ему язык.
– Джесс… она…
– Я вижу, что она холодна. Полли говорит, что в ней как будто погасла искра. Безусловно, я не так хорошо знаю ее, но создается впечатление, что ей трудновато, – сказал Топаз, сознавая, что он не в том положении, чтобы комментировать.
– Видишь ли, в том-то и дело. – Мэттью посмотрел Топазу в глаза. – Все говорят, что ей трудно, но ведь ее не заставляют спускаться в шахту каждый день или, черт подери, жить в лагере беженцев. – Мэттью тряхнул головой, сожалея о том, что повысил голос. В конце концов, он был в доме ее родителей. Он посмотрел на Роджера, который храпел, не обращая ни на что внимания.
– Кажется, ты сердишься.
– Думаю, что у меня есть полное право сердиться. – Теперь он говорил шепотом. – Мы больше не трахаемся, потому что она слишком устает. Господи, подумать только, как мы потешались над тем, что у нас больше не будет секса, мы даже не могли представить, что такое произойдет с нами. – Мэттью вздохнул. – Но меня волнует другое. – Он помолчал. – Мы больше не смеемся, потому что ей слишком грустно, мы вообще больше ничего не делаем, проклятие, а ведь у нее прекрасная жизнь и прекрасный ребенок. – Мэттью положил сковороду на стол. – Иногда я…
– Что иногда ты?
– Иногда я нарочно задерживаюсь допоздна на работе, я просто сижу за столом, потому что не хочу думать о том, что мне нужно идти домой. – Мэттью провел рукой по волосам. – Я никому не рассказывал об этом.
– Все действительно так плохо?
Мэттью надул щеки, а потом выдохнул и почесал подбородок.
– Я люблю ее, Паз. Я так сильно люблю ее, что, знаешь, я готов умереть за нее.
Топаз кивнул.
– В самом деле, печально, когда не хочется возвращаться домой. Ты не хочешь поговорить с ней об этом?
Мэттью покачал головой.
– Да нет. На самом деле совсем нет. Она очень отдалилась от меня и очень обидчива, и, если я начинаю о чем-то говорить, она замыкается еще больше и плачет, вернее, плачет еще больше. – Он сжал зубы.
– Ты не думал, что у нее может быть депрессия? Я часто наблюдаю ее у своих учениц. – Топаз замолчал, давая Мэттью обдумать его слова.
От смеха у Мэттью перекосило лицо.
– С какой стати у нее будет депрессия? Боже всемогущий, все, что от нее требуется, это разгуливать по нашему до смешного дорогому дому, время от времени давать ребенку бутылочку и менять памперсы. Разве это трудно? Я делаю это все время, когда бываю дома. А ведь она не работает. Ей даже не приходится ходить за продуктами. Я освободил ее от всего. Я изо всех сил стараюсь быть хорошим мужем, я все делаю, в том числе ободряю ее, и поддерживаю, и говорю ей, что все это неважно, даже если это важно. Это очень важно!
– Возможно, она все понимает, но после рождения ребенка у нее произошел гормональный сбой. Если она страдает от послеродовой депрессии, то это не ее вина, это совсем не лень и не отчуждение. Ей плохо.
– Ты что, еще и консультант по вопросам семьи и брака?
– Нет, просто я очень люблю вас обоих, а иногда со стороны проще понять, что происходит. И, бьюсь об заклад, вы оба измучены, а от этого все осложняется еще больше.
– Прости за грубость. Ты не виноват, и я признателен за твои слова и твое внимание, но она моя жена, и я должен разобраться сам, а правда
