измену замужней женщины рассматривала как тягчайший грех 1. Каждая из собеседниц говорит о запретной и 'погибельной' любви, понимая ее совершенно различно.
1 Исследователь брачных отношений А. Загоровский, отмечая резкое различие между церковными и народными нормами отношения к добрачному поведению девушки, делал вывод: 'Очевидно, что при подобном воззрении на половую связь, добрачная потеря невинности не может быть не только поводом к разводу, но даже и предметом укора для девушки'. Цитируя 'Стоглав', послание игумена Памфила Псковского и др. средневековые источники, он устанавливает свободу поведения девушек при осуществлении ряда архаических ритуалов. 'Любопытно, - продолжает он, - что и в теперешней России [т. е. во второй половине XIX столетия. - Ю. Л.] есть местности и племена, среди которых невинность девушки совсем не ценится. В Мезенском уезде потере девушкой невинности до брака не придается значения, напротив, родившая девушка скорее выходит замуж, чем сохранившая девственность. В Пинежском уезде, Арх. губ. и в Уссурийских казачьих станицах [т. е. в районах старообрядческого населения, сохранившего наиболее архаические черты народного быта. - Ю. Л.] на вечеринках имеет место полная свобода половых сношений' (Загоровский А. О разводе по русскому праву Харьков, 1884, с. 106-107).
Упоминание того, что 'Ваня моложе был' (6-7) своей невесты, указывает на одно из злоупотреблений крепостничества. Ср. в 'Истории села Горюхина': 'Мужчины женивались обыкновенно на 13-м году на девицах 20-летних. Жены били своих мужей в течение 4 или 5 лет. После чего мужья уже начинали бить жен' (VIII, I, 136).
13 - Мне с плачем косу расплели... - Девушка носила одну косу. Перед венчанием - до того как отправляться в церковь или в самой церкви подружки переплетают ей волосы в две косы, которые замужние женщины на улице или при незнакомых людях носят всегда покрытыми. 'По приезде в церковь сватья на паперти расплетает косу невесты, а чтобы волосы не рассыпались по плечам, у самого затылка связывают их лентою' (Зеленин Д. К. Описание рукописей ученого архива имп. Русского географического общества, вып. I. Пг., 1914, с. 26).
XIX, 9 - Дай окроплю святой водою... - Святая вода (агиасма) 'называется вода, по чину церковному освященная, а особливо в день Богоявления Господня, то есть 6-го Генваря' (Алексеев Петр. Церковный словарь, ч. I. СПб., 1817, с. 5). Святой воде в народной медицине приписывается целительная сила от различных болезней и от 'сглаза'. При всей культурно-исторической разнице народное представление о любви как дьявольском наваждении и 'британской музы небылицы', видящие в ней проявление инфернальных сил, типологически родственны. Это позволит фольклорному и романтическому началам слиться во сне Татьяны.
XXII, 10 - Оставь надежду навсегда. - Примечание П: 'Lasciate ogni speranza voi ch'entrate. Скромный автор наш перевел только первую половину славного стиха' (VI, 193). 9-й стих третьей песни 'Ада' Данте Алигьери: 'Оставь надежду всяк сюда входящий'. Скромный автор - см. с. 138. Славный зд.: известный. П много читал по-итальянски и знал поэму Данте в подлиннике (см.: Розанов M. H. Пушкин и Данте. - Пушкин и его современники, вып. XXXVII. Л., 1928; Бёрков П. Н. Пушкин и итальянская культура, Annali, sezione slava, XIII. Napoli, 1970). Однако процитированный им стих 'надпись ада' - он, конечно, знал еще прежде как крылатое ('славное') выражение. Так, например, Вяземский писал С. Тургеневу в 1820 г.: 'И до сей поры адская надпись Данта блестит еще в полном сиянии на заставе петербургской' (Остафьевский архив, т. П. СПб., 1899, с. 40). Ср. афоризм Шамфора: 'Терпеть не могу женщин непогрешимых, чуждых людским слабостям, говорил М*.
- Мне все время мерещится, что у них на лбу, как на вратах дантова ада, начертан девиз проклятых душ: Lasciate ogni speranza, voi ch'entrate' (Шамфор. Максимы и мысли. Характеры и анекдоты. М.-Л., 1966, с. 217). Ср. в EO (III, XXII, 1-10).
XXV, 1-14 - Строфа содержит отзвуки знакомства П со стихотворением 'Рука' Э. Парни. В стихотворении Парни противопоставляются кокетка и искренняя возлюбленная, которая
Не говорит: 'Сопротивленье
Желания воспламенит,
Восторг мгновенный утомит,
Итак - отложим наслажденье'.
В душе кокетки записной
Так пламень лживый рассуждает,
Но нежная любовь пылает
И отдается всей душой...
XXVI, 5 - Она по-русски плохо знала... - Татьяна, конечно, владела бытовой русской речью, а также, с детства заучив молитвы и посещая церковь, имела определенный навык понимания торжественных церковных текстов. Она не владела письменным стилем и не могла свободно выражать в письме те оттенки чувств, для которых по-французски находила готовые, устоявшиеся формы. Любовное письмо требовало слога более книжного, чем устная речь ('Доныне дамская любовь Не изъяснялася по-русски' - XXVI, 11-12), и менее книжного, более сниженного, чем язык церковных текстов ('Доныне гордый наш язык К почтовой прозе не привык' - XXVI, 13-14). Ср.: 'Истинных писателей было у нас еще так мало, что они [...] не успели обогатить слов тонкими идеями; не показали, как надобно выражать приятно некоторые, даже обыкновенные мысли. Русский кандидат авторства, недовольный книгами, должен закрыть их и слушать вокруг себя разговоры, чтобы совершеннее узнать язык. Тут новая беда: в лучших домах говорят у нас более по-французски! Милые женщины, которых надлежало бы только подслушивать, чтобы украсить роман или комедию любезными, счастливыми выражениями, пленяют нас нерусскими фразами' (Карамзин, 2, 185). С диаметрально противоположных языковых позиций А. С. Кайсаров в начале 1810-х гг. также отмечал наличие в русском языке вакуума между просторечием и высокой церковной речью, заполняемого употреблением иностранных языков: 'Мы рассуждаем по-немецки, мы шутим по-французски, а по-русски только молимся Богу или ругаем наших служителей' (Чтения в имп. Обществе истории и древностей российских... М., 1858, июнь - сентябрь, кн. III, ч. V, с. 143). Ср. высказывание П, хронологически совпадающее со временем работы над третьей главой: '...проза наша так еще мало обработана, что даже в простой переписке мы принуждены создавать обороты слов для изъяснения понятий самых обыкновенных; и леность наша охотнее выражается на языке чужом, коего механические формы уже давно готовы и всем известны' (XI, 21). Развивающееся здесь и далее противопоставление наивной, 'неученой' (и потому пишущей по-французски) героини 'ученым' дамам, изъясняющимся по-русски (звучащее в настоящее время парадоксально), может быть объяснено сопоставлением с известной, конечно, П комедией А. Д. Копиева 'Обращенный мизантроп, или Лебедянская ярмонка', где появляется наивная до дикости, но искренняя и чистая душой героиня, которая пересыпает свою речь французскими выражениями, но любит Русь больше, чем ученые и правильно говорящие по-русски светские дамы. 'Узнав ее, долго испытывал я, не от природного ли недостатка в уме происходили странности, которые я в обращении ее находил; увидел, наконец, к беспримерному удовольствию моему, что ежели она худо говорила по-русски, то от редкого обращения с теми, кто хорошо по-русски говорят, а не от ненависти к своему языку, чем заражены по большей части такие, кто русской язык знают хорошо; ежели она не умеет скрыть ни радости ни печали, это происходило от того, что она скрывать чувств своих не училась', 'я нашел в ней чувствительность, чистосердечие, благородную душу' (Русская комедия и комическая опера XVIII в. М.-Л., 1950, с. 503 и 523).
В дальнейшем П уточнил формулу 'по-русски плохо знала' именно как указание на невладение письменной формой речи и книжной традицией. Ср. характеристику Полины и полемическое рассуждение в 'Рославлеве': 'Полина чрезвычайно много читала, и без всякого разбора. Ключ от библиотеки отца ее был у ней. Библиотека большею частию состояла из сочинений писателей XVIII века. Французская словесность, от Монтескье до романов Кребильйона, была ей знакома. Руссо знала она наизусть. В библиотеке не было ни одной русской книги, кроме сочинений Сумарокова, которых Полина никогда не раскрывала. Она сказывала мне, что с трудом разбирала русскую печать, и вероятно ничего по-русски не читала, не исключая и стишков, поднесенных ей Московскими стихотворцами.
Здесь позволю себе маленькое отступление. Вот уже, слава богу, лет тридцать как бранят нас бедных за то, что мы по-русски не читаем, и не умеем (будто бы) изъясняться на отечественном языке [...] Дело в том, что мы и рады бы читать по-русски; но словесность наша, кажется, не старее Ломоносова и чрезвычайно еще ограничена. Она, конечно, представляет нам несколько отличных поэтов, но нельзя же
