ото всех читателей требовать исключительной охоты к стихам. В прозе имеем мы только 'Историю Карамзина'; первые два или три романа появились два или три года назад: между тем как во Франции, Англии и Германии книги одна другой замечательнее следуют одна за другой. Мы не видим даже и переводов; а если и видим, то воля ваша, я все-таки предпочитаю оригиналы. Журналы наши занимательны для наших литераторов. Мы принуждены все, известия и понятия, черпать из книг иностранных; таким образом и мыслим мы на языке иностранном (по крайней мере, все те, которые мыслят и следуют за мыслями человеческого рода). В этом признавались мне самые известные наши литераторы' (VIII, 1, 150). Текст написан от лица девушки - героини романа.
Ср. в 'Былом и думах' Герцена: '...политические новости мой отец читал во французском тексте, находя русский неясным' (ч. I, гл. V).
Однако в дальнейшем творчестве П возможно было и другое раскрытие женского персонажа, связанного с Татьяной, - образа романтической провинциальной барышни. Она могла превратиться в заинтересованную участницу литературных споров, читательницу журналов. Ср. в 'Романе в письмах': 'Маша хорошо знает русскую литературу - вообще здесь более занимаются словесностию, чем в Петербурге. Здесь получают журналы, принимают живое участие в их перебранке, попеременно верят обеим стор[онам], сердятся за любимого писателя, если он раскритикован. Теперь я понимаю, за что В*[яземский] и П*[ушкин] так любят уездных барышень. Они их истинная публика' (VIII, 1, 50).
Полина из 'Рославлева' и Маша из 'Романа в письмах' раскрывают две возможные тенденции, потенциально скрытые в характеристике Татьяны.
XXVII, 4 - С Благонамеренным в руках... - Примечание П: 'Журнал, некогда издаваемый покойным А. Измайловым довольно неисправно. Издатель однажды печатно извинялся перед публикою тем, что он на праздниках гулял' (VI, 193). Специфическое употребление П слова 'благонамеренный' см. XIV, 26. Измайлов Александр Ефимьевич (1779- 1831) - поэт-сатирик и журналист. Отношение П к нему было ироническим, издававшийся им с 1818 по 1826 гг. журнал 'Благонамеренный' был мишенью насмешек Пушкина, Дельвига, Баратынского и Вяземского.
XXVIII, 2 - Иль при разъезде на крыльце... - По свидетельству Вяземского, в одной из редакций было: 'Иль у Шишкова на крыльце' ('Русский архив', 1887, декабрь, с. 577). Если эти сведения достоверны, то, возможно, имеется в виду поэтесса Анна Петровна Бунина (1774-1828), почетный член 'Беседы любителей русского слова'. Приверженность ее принципам и личности Шишкова (см. с. 352) неоднократно осмеивалась арзамасцами.
3-4 - С семинаристом в желтой шале... - 'Семинарист в желтой шале' и 'академик в чепце' - ученые женщины.
XXIX, 1-2 - Неправильный, небрежный лепет... - 'Язык щеголей' светский, и в особенности дамский, жаргон - отличался особой артикуляцией, небрежной и нечеткой. Ср. портрет 'модной девицы': 'С приятностию умеющая махаться веером и помощию оного знающая искусно развевать и разбрасывать волосы, по моде несколько картавящая и пришептывающая язычком [курс. мой. Ю. Л.], прищуривающая томные свои глазки и имеющая привлекательную улыбку' ('Сатирический вестник...' [Н. Страхов], ч. IV., изд. 2-е. М., 1795, с. 102).
6 - Мне галлицизмы будут милы... - Стих имеет эпатирующий характер: апология галлицизмов звучала в печати в достаточной мере вызывающе. Показательно, что, хотя галлицизмы, в особенности в качестве модели для образования фразеологизмов русского языка, активно воздействовали на русские языковые процессы, и шишковисты, и карамзинисты предпочитали обвинять друг друга в их употреблении. Характерны слова П. И. Макарова: 'Антагонисты новой школы, которые без дондеже и бяху не могут жить, как рыба без воды, охотно позволяют галлицизмы...' ('Московский Меркурий'. М., 1803, с. 123). Одновременно для П исключительно важно противопоставить воспроизведение в искусстве живых 'неправильностей' разговорного языка литературе, ориентирующейся на условную правильность письменных норм речи.
8 - Как Богдановича стихи. - Богданович Ипполит Федорович (1743-1803) - поэт, автор стихотворной сказки 'Душенька', основанной на мифе об Амуре и Психее. Пропаганда Богдановича, в котором видели основоположника русской 'легкой поэзии', имела для карамзинистов принципиальный характер. 'Богданович первый на русском языке играл воображением в легких стихах',писал Карамзин в 1803 г. (Карамзин, 2, 222); 'Стихотворная повесть Богдановича, первый и прелестный цветок легкой Поэзии на языке нашем, ознаменованный истинным и великим талантом...' (Батюшков. Соч. Л., 1934, с. 364). В духе статьи Карамзина и восторженные оценки 'Душеньки' Богдановича в лицейском стихотворении П 'Городок' (1815). Однако внимательное рассмотрение стиха позволяет видеть в нем не только продолжение карамзинской традиции, но и скрытую полемику с ней: карамзинисты прославляли Богдановича как создателя нормы легкой поэтической речи, возводя его стих в образец правильности, - П ценит в нем его ошибки против языка, которые, вопреки намерениям самого Богдановича вносили в его поэзию непосредственное обаяние устной речи. Стихи Богдановича для П - документ эпохи, а не художественный образец.
13-14 - Я знаю: нежного Парни
Перо не в моде в наши дни.
Намек на слова Кюхельбекера в статье 'О направлении нашей поэзии...': 'Батюшков взял себе в образец двух пигмеев французской словесности - Парни и Мильвуа' (Кюхельбекер, с. 455). Отклик написан по горячим следам: том 'Мнемозины', в котором была опубликована статья Кюхельбекера (1824, ч. II), вышел в свет 9 июня. П имел его в руках уже, по крайней мере, в первых числах декабря (см. XIII, 126), когда заканчивал третью главу. Парни Эварист, см. с. 129. П здесь имеет в виду элегии Парни.
XXX, I - Певец Пиров и грусти томной... - Евгений Абрамович Баратынский (1800- 1844), один из наиболее выдающихся поэтов пушкинской эпохи. В период создания третьей главы поэтическая карьера Баратынского еще только начиналась и он воспринимался как поэт-элегик, а также как автор двух поэм: шутливой 'Пиры' и романтико-психологической 'Эда', в которой он показал себя тонким мастером психологического анализа.
10 - Но посреди печальных скал... - Реминисценция из стихотворения Баратынского 'Финляндия':
Громады вечных скал, гранитные пустыни,
Вы дали страннику убежище и кров!
(Баратынский, II, 105).
12 - Один, под финским небосклоном... - Намек на то, что Баратынский вынужден был в это время служить унтер-офицером в Нейшлотском пехотном полку в Финляндии. Находясь в Пажеском корпусе, Баратынский совершил непростительную шалость, за которую был сурово наказан: ему была запрещена всякая военная служба, кроме как в чине рядового. Жуковский и литературные друзья Баратынского стремились возбудить общественное сочувствие к опальному поэту. Такой же смысл имел и намек в EO.
XXXI - Назвав два 'ложных адреса' для характеристики образцов стиля письма Татьяны к Онегину (Парни и Баратынский), П предлагает читателю третью версию: письмо Татьяны характеризуется теперь как подлинный документ, вмонтированный в роман. По авторитетному свидетельству Вяземского, подтверждение которому можно видеть в черновом прозаическом наброске текста письма, поэт вначале стремился к столь далеко идущей имитации 'человеческого документа'; что предполагал 'написать письмо прозою, думал даже написать его по-французски' (Вяземский П. А. Полн. собр. соч., т. II. СПб., 1879, с. 23). Но и включив письмо Татьяны в своем 'пересказе', П дал его текст вне обычной строфической структуры романа, выделив тем самым его инородность на общем фоне повествования.
13 - Или разыгранный Фрейшиц... - Фрейшиц - 'Фрейшютц' ('Вольный стрелок') (1820) - опера К. Вебера (1786-1826), в период создания главы была популярной новинкой.
Письмо Татьяны к Онегину
Прямое указание П на французский оригинал вызывало разноречивые суждения исследователей. В. В. Виноградов склонен был видеть в этом утверждении мистификацию П: 'Ведь язык письма Татьяны, вопреки предварительным извинениям автора, - русский, непереводной. Он не предполагает стоящего за ним французского текста' (Виноградов В. Язык Пушкина. М.- Л., 1935, с. 222). Близок к такому пониманию и С. Г. Бочаров, предлагающий такое понимание: 'Пушкинское письмо Татьяны - 'мифический перевод' с 'чудесного подлинника' - сердца Татьяны' (Бочаров С. Г. Поэтика Пушкина. Очерки. М., 1974, с. 78-79). Однако подобная постановка вопроса не отменяет того, что текст письма Татьяны представляет собой цепь реминисценций в первую очередь из текстов французской литературы. Параллели эти очевидны и много раз
