Последний бедный лепт за лик твой отдает
(I, 210).
Реминисценция имела не только иронический, но и дерзкий характер: 'последний лепт' отдается у Жуковского за царский портрет, а у П - за шампанское.
Выражение 'бедный лепт' восходит к евангельской притче (Марк, 12, 41; Лука, 21, 2).
11 - Его волшебная струя... - В альбоме П. Л. Яковлева сохранилась в записях Баратынского словесная игра в салоне С. Д. Пономаревой - шутливые уподобления шампанского. Напр.: 'Пена шампанского напоминает иллюзию [...] шампанское похоже на хвастуна, в нем часто более пены, чем вина' (Медведева И. Павел Лукьянович Яковлев и его альбом. - 'Звенья', VI. М.-Л., 1936, с. 121).
XLVII, 5-6 - ...Дым из трубок
В трубу уходит.
Трубка была предметом угощения. Ее в раскуренном виде (на длинном чубуке) слуга, который ее предварительно раскуривал, подавал после обеда гостям. (Ср.: 'Мы провели очень веселый вечер, я угощал этих господ пуншем и табаком...' (Я. Миркович, с. 80).
12 - Пора меж волка и собаки... - Галлицизм (entre chien et loup) сумерки.
XLIX, 12 - ...соседке приношенье... - За здоровье соседки.
L, 6 - Гимена хлопоты, печали... - Гимен (Гименей) древнегреч.) - бог брака.
12 - Роман во вкусе Лафонтена... - Примечание П: 'Август Лафонтен, автор множества семейственных романов' (VI, 193). Лафонтен Август (1759-1831) - третьестепенный немецкий романист, пользовавшийся в конце XVIII в. успехом; пропагандировался карамзинистами.
LI, 7-8 - Или, нежней, как мотылек... - Образ, связанный с любовью Ленского к Ольге, возвращает нас к строфе XXI (11-14) второй главы:
В глазах родителей, она
Цвела как ландыш потаенный,
Незнаемый в траве глухой
Ни мотыльками, ни пчелой.
Одновременно в этой же финальной строфе четвертой главы звучит противопоставление скептика (того, 'кто все предвидит, Чья не кружится голова' - 9-10) и энтузиаста, который 'покоится в сердечной неге' (5), что, конечно, ассоциируется с антитезой Онегин - Ленский. Наконец, эта же финальная строфа содержит основное для всей главы стилистическое противопоставление условной литературности ('как мотылек') и грубой реальности, подчеркиваемое стилистическим диссонансом: 'покоится в сердечной неге' (демонстративный 'поэтизм') и 'как пьяный путник на ночлеге' (прозаизм).
Сводя эти лейтмотивы воедино, П всем ходом повествования подготовил конечное торжество скепсиса над иллюзией и прозы над поэзией. Тем более резко неожиданными являются заключительные (9-14) стихи строфы, сменяющие подготовленные оценки диаметрально противоположными: авторская точка зрения неожиданно сдвигается в сторону поэтических иллюзий и 'сердца', а холодный 'опыт' объявляется 'жалким'. Неожиданная концовка демонстрирует многоплановый характер пушкинского повествования в EO.
ГЛАВА ПЯТАЯ
О, не знай сих страшных снов
Ты, моя Светлана!
Жуковский
Эпиграф из заключительных стихов баллады Жуковского 'Светлана' (1812). 'Светлана' - вольная обработка сюжета баллады Бюргера 'Ленора' (1773), которую Жуковский также перевел под названием 'Людмила'. 'Светлана' считалась образцом романтического фольклоризма. Даже 'архаист' Кюхельбекер, писавший, что, кроме нескольких отрывков в 'Руслане и Людмиле' и нескольких стихотворений Катенина, русская литература вообще лишена народности, признавал, что 'печатью народности' ознаменованы стихи в 'Светлане' (Кюхельбекер, с. 457). Рифма: 'Татьяна - Светлана' (см.: III, V, 1, 3 и V, X, 5, 6) звучала для уха читателей тех лет шокирующе, поскольку 'Светлана' не бытовое имя (оно отсутствует в святцах), а поэтическое, фольклорно-древнерусский адекват поэтических имен типа 'Хлоя' или 'Лила'. Именно как поэтический двойник бытового имени оно сделалось прозванием известной в литературных кругах Александры Андреевны Протасовой-Воейковой (П, конечно, об этом знал, будучи тесно связан с ее другом Жуковским, а также с влюбленным в 'Светлану' - Воейкову А. И. Тургеневым и сойдясь в 1826 г. с Языковым, который именно в это время, как дерптский студент, считал своим долгом пылать к ней страстью). А. А. Воейкова, Саша в быту, в поэтизированном мире дружбы, любви, литературы была Светлана. Имя же героини EO было подчеркнуто бытовым и простонародным, звучащим 'антипоэтически', а не просто нейтрально. Соответственно и заданное эпиграфом 'двойничество' Светланы Жуковского и Татьяны Лариной раскрывало не только параллелизм их народности, но и глубокое отличие в трактовке образов: одного, ориентированного на романтическую фантастику и игру, другого - на бытовую и психологическую реальность.
I, 4 - Снег выпал только в январе... - Реальная погода осенью 1820 зимой 1821 гг. не совпадала с пушкинским описанием: снег выпал исключительно рано,
28 сентября 1820 г. Карамзин писал Дмитриеву из Царского Села: 'Выпал снег' (Письма Карамзина.., с. 294). Правда, снег лежал недолго; 14 октября 1820 г. Н. И. Тургенев сообщал брату Сергею в Константинополь из Петербурга: 'Мы живем между дождем и грязью, в физическом и нравственном смысле' (Декабрист Н. И. Тургенев. Письма к брату С. И. Тургеневу. М.-Л., 1936 с. 316). Данное обстоятельство имеет значение, поскольку слова П в примечании к тексту EO: 'Смеем уверить, что в нашем романе время расчислено по календарю' (VI, 193) - толкуются иногда излишне прямолинейно: любые реалии, входя в текст романа, получают значение художественных деталей.
II, 1 - Зима!.. Крестьянин торжествуя... - Стих вызвал возражения критики, основанные на тех же соображениях, что и выпады Б. Федорова и М. Дмитриева. Столкновение церковнославянского 'торжествовать' и 'крестьянин' побудило критиков сделать автору замечание: 'В первый раз, я думаю, дровни в завидном соседстве с торжеством. Крестьянин торжествуя выражение неверное' ('Атеней', 1828, ч. I, № 4).
5-6 - Бразды пушистые взрывая... - Ср. 'Первый снег' Вяземского (см. с. 259).
10 - В салазки жучку посадив... - 'Жучка' зд.: не имя собственное (строчная буква!), а цитата из детской речи - обозначение беспородной крестьянской собаки. При нехудожественном пересказе выделение было бы передано выражением: 'как они называют'.
III, 6-7 - Другой поэт роскошным слогом
Живописал нам первый снег...
Другой поэт - П. А. Вяземский. К стихам 6-8 П сделал примечание: 'Смотри: Первый снег, стихотворение князя Вяземского' (VI, 193).
III, 14 - Певец Финляндки молодой! - П (VI, 193) отсылает читателей к следующим поэтическим картинкам:
Сегодня новый вид окрестность приняла,
Как быстрым манием чудесного жезла;
Лазурью светлою горят небес вершины;
Блестящей скатертью подернулись долины,
И ярким бисером усеяны поля.
На празднике зимы красуется земля
И нас приветствует живительной улыбкой.
Здесь снег, как легкий пух, повис на ели гибкой;
Там, темный изумруд посыпав серебром,
На мрачной сосне он разрисовал узоры.
Рассеялись пары и засверкали горы,
И солнца шар вспылал на своде голубом.
Волшебницей зимой весь мир преобразован;
Цепями льдистыми покорный пруд окован
И синим зеркалом сравнялся в берегах.
Забавы ожили; пренебрегая страх,
