Для характеристики атмосферы, которой окружены святочные гадания, показателен следующий рассказ: 'Вот я стала ложиться спать, положила гребенку под головашки и сказала: 'Суженый-ряженый, приди ко мне мою косу расчесать'. - Сказавши так-то, взяла я и легла спать, как водится, не крестясь, не помолившись Богу'. Ночью пришел черт и вырвал гадающей полкосы. Девушка подняла крик, проснулись родители, отец взял кнут, 'лупцует да приговаривает: 'Не загадывай, каких не надо, загадок, не призывай чертей' (Максимов, цит. соч., с. 5).
Таким образом, гадание на сон проходит в обстановке страха, характеризующего всякое ритуальное общение с нечистой силой. Мир нечистой силы - мир, по отношению к обыденному, перевернутый, а поскольку свадебный обряд во многом копирует в зеркально перевернутом виде обряд похоронный, то в колдовском гадании жених часто оказывается подмененным мертвецом или чертом. Такое переплетение фольклорных образов в фигуре святочного 'суженого' оказывалось в сознании Татьяны созвучным 'демоническому' образу Онегина-вампира и Мельмота, который создался под воздействием романтических 'небылиц' 'британской музы'.
Однако выделение в образе 'суженого' инфернальных черт активизировало определенные представления из мира народной сказки: герой начинал ассоциироваться с силами, живущими 'в лесу', 'за рекой'. Сюжеты этого рода подсказывали 'лесному жениху' других двойников (в зависимости от жанра медведя или разбойника). Лесная свадьба, которая могла быть истолкована и как смерть, похищение нечистой силой, получала дополнительное сюжетное решение: разбойник и красна девица. Следует иметь в виду, что образ разбойника также был окружен ореолом романтики в литературной традиции. С этой стороны фольклорные и романтические представления также соприкасались.
X, 1 - Татьяна, по совету няни... - То, что девушкой во время святочного гадания должна руководить опытная старуха, зафиксировано в ряде источников.
6 - И я - при мысли о Светлане... - Героине баллады Жуковского Светлане, гадавшей на суженого, сидя за столом, накрытым на два прибора, в полночь явился мертвый жених:
Вот в светлице стол накрыт
Белой пеленою, И на том столе стоит
Зеркало с свечою; Два прибора на столе.
'Загадай, Светлана...'.
(2, с. 19).
В балладе Жуковского святочный сон фигурирует, однако, в функции, противоположной фольклору: вся святочная фантастика привиделась героине во сне и объявляется несуществующей перед лицом веры в Провиденье. 'Вещая', предсказывающая роль сна снята. Пушкинская трактовка более бытовая: ничего вне обыденной реальности в сюжет не вводится - и фольклористски более точная: гадание 'на зеркало' у П происходит в бане, а не в светлице, как оно и должно быть (реальное гадание 'на жениха' всегда производится в бане - в помещении, где нет иконы). По этой же причине оно невозможно в избе; святочный сон, с точки зрения психологии героини, не теряет своего значения от того, что он 'привиделся', а не произошел наяву.
7-8 - Мне стало страшно - так и быть...
С Татьяной нам не ворожить.
Стихи допускают двойное истолкование: с одной стороны, автор может быть представлен здесь как создатель текста, который, 'испугавшись' за любимую героиню, способен своей волей изменить весь ход рассказа. С другой - этот же текст позволяет увидеть в авторе непосредственного участника событий. Во время святочных гаданий роль девушек и парней различна: девушки, являющиеся главными действующими лицами, гадают серьезно, стремясь получить сведения о будущих женихах. Парням же отведена ритуальная роль насмешников, вносящих в гадание игру. Они подстерегают гадающих, пугают их, забравшись в баню или овин, подают оттуда голоса, когда девушки приходят 'слушать', выдают себя за нечистую силу, попутно - и это тоже входит в ритуал - заигрывая с девушками. Именно в такой роли выступил Николай Ростов, когда он побежал целоваться к Соне, которая пошла 'слушать' к амбару (см.: 'Война и мир', т. II, ч. IV, гл. 11). Стихи допускают предположение, что автор собирался выступить в этой утвержденной обрядом роли 'парня' и отправиться в баню пугать гадающую о суженом героиню, однако, подобно ей, сам испугался, и гадание не состоялось. В этом случае автор вступает в непосредственные контакты с героиней, подобно тому, как он общался с Онегиным в конце первой главы. Возможность для автора одновременно выступать в роли человека, 'выдумывающего' историю героини, и в роли ее реального знакомого, разделяющего милые деревенские досуги Татьяны, обостряет игру между 'романом' и 'жизнью' в EO, создавая емкое пространство 'поэзии действительности'.
11 - Легла. Над нею вьется Лель... - Лель - искусственное божество, введенное на русский Олимп писателями XVIII в. на основании припевов-выкриков, в основном в свадебной поэзии: 'Люли, лель, лелё'. Припевы эти воспринимались как призывание, звательные формы собственного имени. Из этого делался вывод, что Лель - славянский Амур, божество любви.
13 - Девичье зеркало лежит. - Во время святочного гадания 'на сон' под подушку кладут различные магические предметы. Среди них зеркало занимает первое место. Все же предметы, связанные с крестной силой, удаляют.
XI-XII. Переправа через реку - устойчивый символ женитьбы в свадебной поэзии. Ср. также образ моста из жердочек, переброшенного через реку, в описании А. Потебней гадания 'на жениха': 'Делают из прутиков мостик и кладут его под подушку во время сна, загадывая: 'Кто мой суженой, кто мой ряженый, тот переведет меня через мост'. Потебня заключает: 'Татьяна Пушкина - 'русская душой' и ей снится русский сон [...] Этот сон предвещает выход замуж, хоть и не за милого' (Потебня А. Переправа через реку как представление брака. - 'Московский археологический вестник', 1867-1868, т. 1, с. 12). Однако в сказках и народной мифологии переход через реку является также символом смерти. Это объясняет двойную природу образов сна Татьяны: как представления, почерпнутые из романтической литературы, так и фольклорная основа сознания героини заставляют ее сближать влекущее и ужасное, любовь и гибель.
XII, 7 - Большой, взъерошенный медведь... - Ср.: 'Медведя видеть во сне предвещает женитьбу или замужество' (Балов А. Сон и сновидения в народных верованиях (Из этнографических материалов, собранных в Ярославской губернии). - 'Живая старина', 1891, вып. IV, с. 210). Связь образа медведя с символикой сватовства, брака в обрядовой поэзии отмечалась исследователями. Ср. подблюдную песню 'к свадьбе':
Медведь пыхтун,
Слава!
По реке плывет;
Слава!
Кому пыхнет во двор,
Слава!
Тому зять в терем,
Слава!
([И. Снегирев], цит. соч., с. 84).
Ср. весьма распространенный обычай, связывающий медвежью шкуру, а также любой густой мех (ср.: 'взъерошенный', 'косматый лакей') со свадебной символикой плодородия и богатства: молодых на свадьбе сажают на медвежий или другой густой мех и пр.
'Убитую медведицу признают за невесту или сваху, превращенную на свадьбе в оборотня' (Зеленин Д. К. Описание рукописей ученого архива имп. Русского географического общества, вып. I. Пг., 1914, с. 259).
Исследователи отмечают двойную природу медведя в фольклоре: в свадебных обрядах в основном раскрывается добрая, 'своя', человекообразная природа персонажа, в сказочных - представляющая его хозяином леса, силой, враждебной людям, связанной с водой (в полном соответствии с этой стороной представлений, медведь во сне Татьяны - 'кум' хозяина 'лесного дома', полудемона, полуразбойника Онегина, он же помогает героине перебраться через водяную преграду, разделяющую мир людей и лес) (Иванов Вяч. Вс., Топоров В. Н. Славянские языковые моделирующие семиотические системы. М., 1965, с. 160 - 165).
В этой, второй функции медведь оказывается двойником лешего, 'лесного черта', и роль его как
