Сади (Саади) (между 1203 и 1210- 1292) - иранский поэт, род. в Ширазе. Высказывание, использованное П в качестве эпиграфа, содержится в поэме 'Бустан', как это было установлено К. И. Чайкиным (см.: Пушкин, Временник, 2, с. 468). Непосредственным источником для П послужил французский перевод 'восточного романа' Томаса Мура 'Лалла-Рук' (см.: Томашевский, I, с. 506). Однако цитата эта в EO имела более сложный смысл. В № 1 'Московского телеграфа' за 1827 г. появилась статья Н. Полевого 'Взгляд на русскую литературу 1825 и 1826 гг. (Письмо в Нью-Йорк к С. Д. П.)'. В эту статью, содержащую ряд смелых политических намеков, П. А. Вяземский, как это было установлено М. И. Гиллельсоном (см.: Пушкин. Исследования и материалы, т. III. М.-Л., 1960, с. 424), сделал вставку: 'В эти два года много пролетело и исчезло тех резвых мечтаний, которые веселили нас в былое время... Смотрю на круг друзей наших, прежде оставленный, веселый и часто (думая о тебе) с грустью повторяю слова Сади (или Пушкина, который нам передал слова Сади): Одних уж нет, другие странствуют далеко!' Как статья Полевого, так и вставка Вяземского не прошли незамеченными: правительство получило доносы (см.: Сухомлинов М. И. Исследования и статьи по русской литературе и просвещению, т. П. СПб., 1889, с. 386-391; считалось несомненным, что автор доносов Ф. Булгарин, однако М. И. Гиллельсон обнаружил, что они написаны рукой фон Фока, см.: Гиллельсон М. И. П. А. Вяземский, жизнь и творчество. Л., 1969, с. 158). На основании этих доносов Вяземскому было направлено полуофициальное письмо. Действуя явно по поручению высших инстанций, осуществлявших наблюдение над литературой, Д. Н. Блудов писал: '...цитируются стихи Саади в переводе Пушкина. Я не могу поверить, чтобы вы, приводя эту цитату и говоря о друзьях, умерших или отсутствующих, думали о людях, справедливо пораженных законом; но другие сочли именно так, и я представляю вам самому догадываться, какое действие способна произвести эта мысль'. История гонений на эпиграф из Саади, конечно, была известна П от Вяземского, и, употребляя его в заключении EO, он не просто совершил смелый акт, намекая на декабристов, но и сознательно дразнил Бенкендорфа, демонстрируя, что его не может остановить и то, что властям заведомо известен смысл намека.
6-7 - А та, с которой образован
Татьяны милый Идеал...
Обращенность концовки романа к его хронологическим истокам - южному периоду творчества П - вызвала у П воспоминания о Крыме (ср.: 'Как я завидую вашему прекрасному крымскому климату: письмо ваше разбудило во мне множество воспоминаний всякого рода. Там колыбель моего 'Онегина'...' письмо Н. Б. Голицыну 10 ноября 1836, XVI, 184 и 395; 'крымская' атмосфера концовки, возможно, также способствовала цитированию Саади). Смыкая конец сложного реалистического текста с его романтическими истоками, П не только напомнил о своем декабристском окружении тех лет, но и счел необходимым восстановить в сознании читателей 'И гордой девы идеал, И безыменные страданья' (VI, 200), ту романтическую легенду, которая сопутствовала появлению южных поэм и рисовала их автора влюбленным изгнанником, исповедующим свои сердечные тайны. См.: Лотман Ю. М. Посвящение 'Полтавы'. Изучение ряда предположительных прототипов Татьяны (а их было немало) убеждает в чисто художественной природе этого образа: 'с которой образован' и пр. - литературная мистификация, призванная обострить у читателя чувство житейской подлинности событий, составляющих содержание романа. См. с. 23-31.
ОТРЫВКИ ИЗ
ПУТЕШЕСТВИЯ ОНЕГИНА
Предисловие было предпослано автором отдельному изданию восьмой главы (1832), которая появилась с пометой: Последняя глава 'Евгения Онегина'. В издании романа в 1833 г. П, помещая после 'Примечаний к Евгению Онегину' специальное добавление: 'Отрывки из путешествия Онегина', перенес текст предисловия в начало этого раздела.
В 'Путешествие' включены строфы, написанные в разное время: описание Одессы было создано в 1825 г. в период работы над четвертой главой. Начало опубликованного текста 'Путешествия' писалось осенью 1829 г., последние строфы закончены 18 сентября 1830 г. во время пребывания П в Бол-дине. В какой мере 'Путешествие' было закончено - неясно. В предисловии П сообщает, что ему пришлось исключить уже готовый и законченный текст всей главы ('Автор чистосердечно признается, что он выпустил из своего романа целую главу, в коей описано было путешествие Онегина по России' - VI, 197). Добавляя, что ему пришлось 'пожертвовать одною из окончательных строф', он закрепляет в читателе мысль, что текст был написан полностью, вплоть до последнего стиха. Однако как изучение рукописей, так и рассмотрение самих сохранившихся строф не позволяет подтвердить это. Видимо, у П был какой-то обширный, но вряд ли завершенный окончательно текст главы, когда он отказался от мысли о ее полном включении и прекратил работу над ней.
Прежде всего, не ясен до конца маршрут путешествия. Сам П подчеркнул, что речь идет о путешествии по России. О том же писал и Александр Тургенев, видимо, слушавший какие-то фрагменты текста. Однако не исключено, что в некоторые моменты работы П предполагал описать заграничное путешествие. На это указывает, во-первых, хронология странствий Онегина: герой романа, 'убив на поединке друга' (VIII, XII, 9), оставил деревню зимой 1821 г. 3 июля 1821 г. он отправился в путешествие. В Петербург Онегин возвратился осенью 1824 г. Таким образом, путешествие его длилось около трех с половиной лет. Учитывая, что сохранившиеся строфы 'Путешествия' рисуют его как безостановочное бегство от тоски и постоянную и быструю 'перемену мест', срок в три с половиной года кажется слишком длительным для путешествия по России. Летом 1823 г. Онегин встретился с Пушкиным в Одессе. Где был он в последующее время? Во-вторых, в восьмой главе возвращение Онегина сравнивается с приездом на родину Чацкого и употребляется формула: 'С корабля на бал' (VIII, XIII, 14). Чацкий вернулся в Россию из-за границы, морем прибыв в Петербург и оттуда прискакав в Москву. Он 'хотел объехать целый свет, И не объехал сотой доли' (I, 9). 'Горе от ума' приходилось неоднократно упоминать в связи с EO. До сих пор это было обусловлено параллелизмом в изображении московского общества и построении сатирических образов (с. 331). Не следует, однако, забывать, что Чацкий был единственным в современной EO литературе героем, который мог быть сопоставлен с Онегиным. Параллелизм сюжетной ситуации: 'возвращение из путешествия - влюбленность - объяснение - крах надежд' - вряд ли ускользнул от внимания автора EO. Если же П чувствовал эту параллель, то упоминание о том, что Онегин возвратился 'как Чацкий' и попал с корабля на бал, может служить и основанием и для некоторых суждений о маршруте героя. Онегин, который еще в первой главе был 'готов [...] увидеть чуждые страны' (I, LI, 1-2), мог отплыть из Одессы, чтобы через год с лишним вернуться, в Петербург. Однако даже если такого рода замыслы и имелись у П, от них не осталось следов. 'Путешествие Онегина' фрагментарно и в пространстве, и во времени - нам остается лишь комментировать наличный текст и реконструировать те пропуски, которые имели не сознательно- художественный, а вынужденно-цензурный характер.
К последним в первую очередь относится эпизод посещения Онегиным военных поселений. О существовании его узнаем от авторитетного свидетеля П. А. Катенина, который имел возможность ознакомиться с рукописным текстом, и, как видно из пушкинского предисловия, обсуждал его с автором. В ответ на запрос Анненкова Катенин в письме от 24 апреля 1853 г. писал: 'Об осьмой главе Онегина слышал я от покойного в 1832-м году, что сверх Нижегородской ярмонки и Одесской пристани, Евгений видел военные поселения, заведенные Аракчеевым, и тут были замечания, суждения, выражения, слишком резкие для обнародования, и потому он рассудил за благо предать их вечному забвению, и вместе выкинуть из повести всю главу, без них слишком короткую и как бы оскудевшую'. Опубликовавший письмо П. А. Катенина П. А. Попов писал: 'Катенин сообщил Анненкову не только новую для нас деталь фабулы исключенной автором главы 'Евгения Онегина', чрезвычайно важную для творческой истории этого романа, но и указал причины, побудившие Пушкина 'предать вечному забвению' 'слишком резкие для обнародования' строфы' (Попов П. А. Новые материалы о жизни и творчестве А. С. Пушкина. 'Литературный критик', 1940, № 7-8, с. 23, 237). Естественно возникает вопрос: 'В какой момент путешествия Онегин посещал военные поселения?' Традиционно эпизод этот ассоциируют с отрывком, посвященным Новгороду, и, таким образом, с него начинается странствие героя по России. Было высказано предположение, что Онегин должен был посетить Одесские поселения генерала И. О. Витта, с которым П был знаком в Одессе и в любовницу которого, Каролину Собаньскую, он был влюблен.
Одесские поселения привлекали внимание южных декабристов: Пестель намеревался даже жениться на дочери Витта и поступить в Одесские военные поселения начальником штаба, чтобы получить ключи от того порохового погреба, которым они, по его мнению, являлись. Даже в 1825 г., когда обнаружилась провокационная роль Витта как главной пружины в раскрытии Южного общества, Пестель все еще
