«Думай, Пааль, – мысленно умолял Вернер. – Используй свой разум».
Внезапно из горла мальчика вырвался тяжелый, мучительный всхлип. Вернер вздрогнул.
– Меня зовут Пааль, – произнес мальчик.
По спине Вернера пробежал холодок. Голос был неуверенный, почти кукольный. Тонкий, дрожащий, ломкий.
– Меня зовут Пааль…
Он никак не мог остановиться. Словно подхлестывал себя, зная, что произошло, но желая вытерпеть это знание как можно дольше.
– Меня зовут Пааль. Меня зовут Пааль…
Бесконечное, пугающее бормотание. Охваченный паникой мальчик словно бы искал в этих звуках незнакомую силу, которой был лишен.
– Меня зовут Пааль, – повторял он даже после того, как Кора крепко его обняла. – Меня зовут Пааль. – Сердито, жалобно, безостановочно. – Меня зовут Пааль. Меня зовут Пааль…
Вернер прикрыл глаза.
«Поздно».
Уилер предложил подвезти Вернера до автобусной станции, но тот сказал, что хочет пройтись. Профессор попрощался с шерифом и попросил извиниться за него перед миссис Уилер, которая увела плачущего мальчика наверх.
Под накрапывающим дождем Вернер уходил все дальше от дома шерифа, от Пааля.
Он понимал: дать оценку этому случаю не так-то просто. Здесь нельзя говорить о правильном и неправильном. Несомненно, это не было противостоянием добра и зла. Миссис Уилер, шериф, учительница мальчика, жители Джерман-Корнерс – все они, вероятно, хотели как лучше. Неудивительно, что они пришли в возмущение при мысли, что родители семилетнего ребенка не научили его говорить. Поэтому можно считать, что они действовали в соответствии с законом и из благих побуждений.
Просто зло очень часто вырастает из самых добрых намерений.
Нет, лучше оставить все как есть. Взять Пааля с собой в Европу – ко всем остальным – было бы ошибкой. При желании он мог бы этого добиться: все четыре семейные пары обменялись документами, дающими право на опекунство над ребенком, если что-то случится с его родителями. Но это причинило бы Паалю еще больше неудобств. Он стал бы обученным телепатом, а не врожденным. Хотя, по их теории, все дети рождались с атавистической способностью к телепатии, которую так просто утратить и так трудно восстановить.
Вернер покачал головой. Жаль, что так вышло. Мальчик остался без родителей, без своего дара, даже без имени.
Он потерял все.
Впрочем, может быть, и нет.
Продолжая идти к станции, Вернер направил свой разум к дому шерифа. Они стояли у окна в комнате Пааля и смотрели на закат, окрашивающий Джерман-Корнерс в огненные цвета. Пааль прижался щекой к жене шерифа. Последний ужас от потери своих способностей еще не рассеялся, но было там и нечто другое, что уравновешивало его. Нечто, что Кора еще не до конца поняла, но уже почувствовала.
Родители Пааля не любили его. Они были слишком увлечены своей работой, чтобы у них оставались время и силы на любовь к ребенку. Доброта – да, внимание – постоянно, но все же они воспринимали Пааля как часть эксперимента.
Поэтому любовь Коры Уилер могла показаться Паалю чем-то еще более странным, чем разрушающая сила человеческой речи. Но так будет не всегда. В тот момент, когда остатки его дара развеются, разум Пааля останется беззащитным, но Кора будет рядом и сумеет смягчить боль. И всегда будет рядом.
– Вы нашли того, кого искали? – спросила седая женщина за прилавком, заваривая кофе Вернеру.
– Да, спасибо, – ответил он.
– И где же он?
Вернер улыбнулся:
– Дома.
Ударная волна
