подставке.
– Большой, – сказал Уэндалл.
– Он прекрасен, – добавил мистер Моффат.
– Послушаем его, – предложил Уэндалл.
Они вернулись обратно к кафедре, и мистер Моффат сел за мануалы. Он потянул выдвижной рычаг и нажал на клавишу.
Одинокая нота поплыла по сумраку. Старик нажал на педаль громкости, и нота усилилась. Она пронзала воздух, звук скакал и переливался под куполом церкви, словно бриллиант, выпущенный из пращи.
Старик вдруг вскинул руку:
– Ты слышал?
– Что – слышал?
– Он вздрогнул, – сказал мистер Моффат.
Пока люди входили в церковь, мистер Моффат исполнял хоральную прелюдию Баха «Из глубины взываю я». Руки уверенно двигались по клавишам мануалов, длинноносые туфли танцевали по педалям, и воздух полнился живым звуком.
Уэндалл наклонился к нему и прошептал:
– Солнце все-таки вышло.
Над серебряной макушкой старика сквозь витражное окно просачивался солнечный свет. Радужной дымкой он повисал между рядами труб.
Уэндалл снова придвинулся:
– Звук, по-моему, совершенно нормальный.
– Вот подожди, – сказал мистер Моффат.
Уэндалл вздохнул. Подойдя к ограждению хоров, он взглянул вниз, на неф. Вливающаяся по трем боковым приделам храма толпа растекалась по рядам. Эхо производимого ею шелеста усиливалось и затихало, словно шорох насекомых. Уэндалл наблюдал, как люди рассаживаются на темно-коричневых скамьях. Надо всем и повсюду плыла музыка.
– Псс, – позвал Моффат.
Уэндалл развернулся и подошел к кузену:
– Что такое?
– Слушай.
Уэндалл наклонил голову набок:
– Не слышу ничего, кроме органа и мотора.
– Вот именно, – прошептал старик. – А мотора ты слышать не должен.
Уэндалл пожал плечами.
– И что? – спросил он.
Старик облизнул губы.
– Кажется, снова начинается, – пробормотал он.
Внизу закрылись двери. Моффат скосил глаза на часы, лежащие на пюпитре, потом кинул взгляд на кафедру, где уже появился священник. Он сделал из финального аккорда переливающуюся пирамиду звука, выдержал паузу, затем последовала модуляция меццо форте в соль мажор. Он сыграл начальную фразу из гимна «Восславим Господа».
Священник вскинул руки ладонями вверх, и паства с шуршанием и скрипом поднялась с мест. Через миг церковь наполнилась тишиной. А потом все запели.
Мистер Моффат аккомпанировал, правая рука двигалась привычным маршрутом. На третьей фразе вместе с клавишей, на которую он нажал, опустилась соседняя, и тревожный диссонанс взрезал мелодию. Пальцы старика отдернулись, диссонанс исчез.
– Восславим Отца, Сына и Святого Духа.
Собравшиеся завершили пение долгим «аминь». Пальцы мистера Моффата поднялись над мануалом, он отключил мотор, неф снова наполнился поскрипываниями и шорохами, священник в темном облачении воздел на миг руки и взялся за ограждение кафедры.
– Отец наш небесный, – начал он, – мы, дети Твои, пришли сегодня к Тебе в благоговейном смирении…
Вверху на хорах слабо встрепенулась басовая нота.
Мистер Моффат вздрогнул. Взгляд метнулся на выключатель (нажат), на стрелку воздушного манометра (на месте), на комнату с электродвигателем (все тихо).
– Ты слышал это? – прошептал он.
