некая греховность, хоть и притягательная.
Правда, даже через сто лет – в известной мне реальности – у князя Владимира будет шесть жен, не считая сотен наложниц. И ничего, в святые вывели…
Но довольно философии.
Утром я проснулся бодр и свеж. Только натянул чистую рубаху, как явились мои невесты – Рада сияла, Бажена улыбалась ласково.
Одна села слева, другая справа, чмокнули обе в «свою» щечку, обняли меня… Семейная идиллия.
Вошла Рогнеда и умилилась.
А потом все завертелось и закрутилось – «дядя Федор» долго и нудно меня обследовал, а я терпел. Наконец главврач вздохнул, так и не найдя отклонений, и выписал меня.
– Годен к строевой службе, – ухмыльнулся он.
Я торжественно пожал ему руку и удалился. Коня брать не стал, решил прогуляться – это для меня теперь необходимо. Пока валялся на больничной койке, ослаб, тонус упал. Надо было добирать здоровья и сил.
Ничего, мясная диета, свежий воздух и умеренные нагрузки быстро вернут меня в форму.
Еще издали, лишь подходя к Городищу, я увидал величественный и строгий силуэт храма. Несмотря на луковки с крестами, церковь походила на нечто древнее, пирамидальное – это ступенчатое, ярусное восхождение к небесам было свойственно зодчим всех цивилизаций Земли.
Сразу скажу, что никаких религиозных чувств храм во мне не будил. Вера христианская для меня была всего лишь инструментом политики, тем орудием, которое должно привести к единству разноплеменное население той огромной, необъятной страны, имя которой – Русь.
Я относился к церкви как к архитектурному изыску, великолепной достопримечательности Городища. Если все так пойдет и дальше, то Новгород в будущем поглотит Городище, вберет его в себя.
Правда, я не числил Новгород стольным градом. Киев тоже не годился на эту роль. Но уже заложена Москва…
Ну, как заложена – городище на мысу между Яузой и Москвой-рекой еще тыщу лет назад стояло – это от нынешнего, IX века считая. А в этом столетии уже и городишко поднялся.
Русов там нет, сплошная голядь да вятичи, как летописец прозвал народец «вантит». Наверное, это то же самое, что венеты (они же анты, они же энеты) – первоначальные аборигены, ранее всех прочих заселившие среднюю полосу. Финно-угры пришли позже, пробираясь в здешние дебри с Урала, а славян здесь и вовсе не видали.
Москва, в принципе, расположена удачно, на перекрестке важных торговых путей. Верхнее течение реки Москвы почти примыкает к волжскому пути из арабов в варяги – отсюда далее через Селигер и Ладогу можно в Балтику выйти, то бишь в Варяжское море. Или по истокам Клязьмы – в Оку и дальше по Волге-Итилю. А с той же Оки – на Десну и Днепр.
Порт пяти морей!
Главное же – Москва в самой середке будущей Руси, а это символично, чему в этом времени уделяют серьезное внимание.
Вот мы и подскажем Олегу, где ему столицу основать.
От Москвы проложим большие прямоезжие дороги в Смоленск и Киев, в Новгород, в Булгар и Итиль…
Нет, мне это нравится!
Когда же я добрался до Городища, то обнаружил там большую толпу народа – народ ахал и восхищался храмом.
Церковь не нависала и не подавляла, она была отстраненной, отрешенной от мира, устремленной в небо. Не возникало впечатления тяжести, грузности, приземленности – храм казался легким, воздушным.
Люди задирали головы, дивясь высоте культового здания, а потом со звонницы, выстроенной неподалеку, поплыли чудные «малиновые» звоны. Я только головой покачал.
Молодцы, однако! Уже и колокола навесили!
Был у меня разговор с Яшкой на эту тему. Выстроить колокольню – четверик держит шестерик, а на нем восьмерик – было самым простым, а вот колокола…
Сейчас даже в Константинополе их нету, служки колотят в бронзовые била – толстые металлические доски, подвешенные на цепях.
Колокола Амосов обещал заказать в будущем – там отольют, только заплати. А платить было чем.
Нет, ну все равно молодцы. А вот и Яшка! Та-ак…
Я вздохнул. Амосов тащил за собою молодого парня в рясе. Высокий, нескладный, длинноволосый, с ухоженной бородкой и в очках, он больше всего напоминал хиппующего студента.
– Тысяцкому наш респект и уважуха! – заорал Яшка.
– Не подлизывайся, – осадил я его. – Это кто? Шестой?
Амосов нисколько не смутился.
