любимая, драгоценная. И то, что вскоре появится второй ребенок, не делает тебя менее дорогой и любимой. Понимаешь? И не стоит прятать от нас свои проблемы.
Я сидела, в немом изумлении глядя на отца широко раскрытыми глазами.
А он, явно ощущая себя не в своей тарелке, немного неловко обнял меня, погладил по волосам и тихо продолжил:
– Прости маму. Она тоже очень тебя любит, но сейчас сосредоточена на себе.
– Ее можно понять, – я повела плечами и ткнулась носом отцу в шею. К глазам медленно, но верно подступали слезы.
– Можно, – согласился папа. – В общем, Мила, я к чему. Мы – в любом случае твоя стена. Слышишь? Ты не одна.
– Слышу, – уже откровенно всхлипнула я и расплакалась, ощущая, как вместе со слезами из души вымывается колоссальное напряжение, накопившееся там за последнее время.
Некоторое время мы просидели вот так. Папа терпеливо пережидал, пока я закончу слезоразлив в ворот его рубашки, и поглаживал по спине. А я… я рассказывала. Разумеется, не обо всем. Но про то, что уволили, про недавнее расставание с молодым человеком и про плохие сны – рассказала. Оказывается, мне очень не хватало возможности выплакаться и высказаться.
Когда-то мы с папой были очень близки, но с годами, расстояниями, новыми друзьями и интересами это чувство притупилось. Но сейчас… сейчас я в полной мере ощутила, как это хорошо, когда можно почувствовать себя маленькой девочкой и на мгновение поверить, что папа решит все проблемы и ото всех защитит.
И засыпалось мне после этого легко и свободно.
Сон. Мой сон.
Стоило закрыть глаза, как из тьмы начали проступать уже знакомые стены моей квартиры.
Было темно, лишь желтый свет ночника дрожал на обоях.
Я постояла, покачавшись с пятки на носок, и, немного подумав, залезла на высокое кресло у окна. Вид ночного города завораживал и успокаивал… каким бы этот город ни был, настоящим или иллюзорным.
Мне было тихо. Тихо и спокойно. Я ничего не боялась.
Повинуясь легкому движению руки, на подоконнике появилась чашка крепкого чая. Я наклонилась и с наслаждением вдохнула аромат молочного улуна. Шикарный чай. Дорогой, качественный и ранее доступный мне только по праздникам в подарок для себя же любимой. Вот она, польза снов! Можно представить все что угодно.
Еще одна ленивая мысль, и рядом с чашкой появилась вазочка с шоколадными конфетами.
Я сидела, болтала ногой, периодически касаясь кончиками пальцев холодного металла, сжимала в руках горячую в контраст ему кружку и наслаждалась.
А еще – ждала гостей.
В центре комнаты закрутился вихрь фиолетовых искр; они не торопясь сложились в контуры двери. Я усмехнулась и, дождавшись вежливого стука, пригласила:
– Войдите!
Дверь бесшумно открылась, и в комнату заползла знакомая уже клякса, обаятельно усмехнувшись зубастой пастью и подмигнув всеми тремя глазами по очереди.
– Доброй ночи, девочка Мила?
– Тварь интересуется или утверждает? – на этот раз я подхватила его игру.
– Как будет угодно хозяйке сна, – немного помедлив, ответило нефтяное пятно, растекаясь по ламинату и принимая то одну, то другую причудливую форму.
– Хозяйке сна будет угодно предложить твари присесть и чашечку чаю.
Повинуясь моей воле, напротив появился такой же высокий табурет, а на подоконнике – пустая чашка. Пока я ее наполняла, пожиратель послушно заполз на предложенное место и выжидательно уставился на меня фиолетовыми зенками.
Я аккуратно рассматривала кляксу исподтишка. Надо признать, ожидала, что для чаепития пожиратель примет хотя бы отдаленно человеческие очертания, но нет: пятно оставалось по-прежнему странным, но уже более компактным. Полиморф какой-то.
Я аккуратно поставила чайничек на деревянную подставку и подвинула пожирателю чашку.
– Спасибо, – вежливо ответила тварь, отращивая от себя какое-то подобие лапы и аккуратно обхватывая расписную пиалу. – М-м-м… необычно. Я такое еще не пробовал. Как это называется?
– Молочный улун, – со скрытой улыбкой ответила я и подвинула вперед вазочку. – Конфетку?
– Прелесть какая, – почти прослезился от умиления пожиратель и взял одну маленькую конфетку. – Бесподобно!
– Рада, что твари нравится.
