Первые ночи в начале зимы и в полнолуние в горах великолепны. Горы при лунном свете изумительны, воздушны и пушисты. Леса, обрывы скал покрыты пушистой снежной периной. С их вершин, при малейшем дуновении ветра, сдувается, нанизываемые на блеклые лучи луны, миллиарды мельчайших крупинок первого рассыпчатого снега. Пороша снега, поднимаемая ветром с шапок гор, звездным разноцветьем искрилась и мягко падала на низины; густые тени ущелий и оврагов пестрели в белизне зимнего покрывала. Таинственно возвышались друг над другом холмистые массивы горных хребтов.
Зима – это любимая пора горских посиделок, пока закончится круг посиделок с одного конца поселения до другого, зиме тоже наступает конец. Это удивительная пора зимних обрядовых праздников, где по вечерам молодежь за чаркой вина рассказывает увлекательные истории, сказывает сказки, небылицы. Прикорнув у пылающего очага полукругом или вокруг печки, разлегшись на коврах или теплых овечьих тулупах, горные гунны с жадностью слушают сказки, рассказы, байки, смешные истории, которые случаются в жизни с тем или иным земляком, в их нелегкой жизни. Молодые ребята, у которых только-только появляется темный пушок на верхней губе, желая самих видеть героями веселых приключенческих историй, внимательно слушают рассказы о джигитах прежних веков, об их геройствах и богатырской удали.
А если посиделки джигитов и девушек совпадают по времени и месту, то откуда-то вдруг появляется спиртное, режут барашка, индеек, жарят шашлыки, варят вкусный бульон, организуют обильное застолье. В пылу застолья вдруг горы разбудят мелодичные трели зурны, аккорды гармошки, загремят барабаны. Тогда до самого утра не утихает зажигательная лезгинка…
С ветвей дерева на лицо Хасана ветер неожиданно сдул хлопья снега, он вздрогнул, очнулся из своих сладких воспоминаний. Горько было возвращаться в тяжелую реальность, действительность сегодняшнего дня.
За одну ночь все Урочище оборотня покрылось снежным покровом. Шархан с друзьями у ручья стояли лагерем: горели костры, над кострами от дерева к дереву растянули брезентовый тент. В стылом воздухе пахло дымом и жареным мясом. Хасан лежал на боку под тентом с тяжелой колодкой на шее. Он до крови жевал губу от обиды на себя, думал, пока дают возможность думать.
Хасан который раз за ночь мысленно прощался с жизнью. Ему перед смертью многое хотелось сказать родным и близким… Невысказанные слова, невыплаканные скупые мужские слезы по ним и Шах-Заде комом застряли у него в горле.
Собутыльники, видимо, в палатке осушили не одну бутылку водки. Из нее наружу тянулся пар, пропитанный кислым потом их тел, тулупов из овчины, грязных портянок, дымом сигарет и перегаром.
Зимнее небо было неприветливым, серым. С низовья реки дул сырой ветерок. Хасану в промерзшем за ночь плаще было невыразимо зябко, от холода у него зуб не попадал на зуб. Он вспомнил свой небольшой, но уютный двухэтажный дом и тоска тупо вгрызлась в сердце. «Где сейчас, интересно, мои младшие братья Иса, Керим, Рамазан? Знают ли они об участи своего старшего брата, чувствуют ли они, что с ним случилось, где он находится?» – сердце съежилось, наливаясь болью, оно быстро-быстро запрыгало, подскочило к горлу и застряло там тягучим комом.
Из палатки под навес шумной ватагой выскочили пьяные мучители Хасана. К нему подлетел Шархан, зло крикнул:
– Скотина, ты, что, ослеп? Что не встаешь, не приветствуешь своего хозяина? Не видишь, твой господин идет? Встань и кланяйся в ноги!
– Ты мне такой же господин, как бездомный проходимец турецкому султану. Надо мной стоит только один Господин, и Он – Аллах. Я кланяюсь только Ему. Кланяться бандиту, сыну бандита? Ты что, Шархан, за ночь пропил все свои мозги? Нет! Никогда! Рубить и собирать сухую хворостину, следить и ухаживать за лошадьми, делать шашлыки – пожалуйста. Но преклоняться перед сатаной праправнук Исина не будет!
– Артист, ты же сказал, что существо, лежащее у моих ног – моя скотина?
– Она есть твоя скотина.
– Она тогда будет бараном, пусть блеет!
– Не буду, хоть режьте!
– Еще как будешь, Хасан! На сегодня у нас не хватает баранины, ты жирный, чистый и из тебя получатся отменные шашлыки! – Шархан был горд, что друзьям придумал такое развлечение.
– Пошел вон, вурдалак!
– Я тебя пошлю, скотина! Я тебя пошлю!..
Шархан бешено взревел, набросился на Хасана, стал колотить его. Этого стало мало. Из голенища сапога выдернул плетку и стал Хасана истязать по спине. Хасан смотрел мимо него, терпел боль.
– Я кому говорю? – Шархан, скаля широкие лошадиные зубы, храпя и обдавая лицо пленника дурно пахнущим дыханием, прижал к земле.
Хасан сделал усилие подняться, но Шархан с размаху ударил его ногой в бок. Хасан упал на спину, и тут же повторный удар плетки на мгновение ослепил его. У Хасана от боли остановилось дыхание, он застонал.
– Оставь его! – сквозь зубы процедил Артист.
Хасан сел, нагнулся и об снег стал вытирать свое окровавленное лицо. Рубец, оставленный плетью, горел на лице, от невыносимой боли из глаз предательски текли слезы.
Снег перестал падать, небо очистилось от свинцовых туч, за макушкой горы показалась луна. Хасан стоял под навесом на коленях, чуть склонил голову, чтобы тяжелая колодка не давила на горло.
