Однако генсек не выполнил своего обещания. Все «заговорщики» были приговорены к расстрелу. Наступила ночь 25 августа 1936 года. Во Внутреннюю тюрьму приехал Ежов, курировавший НКВД как секретарь ЦК. Прибыли Ягода и Генеральный прокурор СССР Вышинский. Привели Каменева. Тот бросил на присутствовавших безумный взгляд и, не сказав ни слова, побрел к стене, поддерживаемый под руки Васей Фоминым и Тихоном Гавриловичем. Пашка выстрелил ему в затылок. Отпрянули в разные стороны его помощники. Каменев гулко ударился головой об пол. Кровь все текла и текла из него.
— Мог бы жить! — бросил на умирающего беглый взгляд врач.
— Зиновьеву плохо! Идти не может! — доложил начальник конвоя.
— Принесите на носилках! Врач определит: можно ли приводить приговор в исполнение! — распорядился Вышинский.
Приволокли на носилках Зиновьева. Он задыхался. Медик нагнулся над ним. «Можно!» — сказал он, едва коснувшись пульса. Зиновьева вырвало. Осторожно, чтобы не испачкать сапоги, Жихарев подошел к жертве и выстрелил ей в висок. Дальше все шло как на конвейере. Одни трупы убирали, вводили других осужденных. Когда со всеми было покончено, тела уложили в фургон с надписью «Хлеб» и повезли в Донской монастырь, в крематорий. За фургоном последовали машины с начальством. В подвале крематория все прильнули к оконцам. Расстрелянных жгли на газе.
— О, гад, как корчится! А этот, глянь, сел в огне! — слышались восклицания.
Ежову, рост которого составлял 150 сантиметров, подставили скамеечку. Со спины казалось, что любопытный мальчик заглядывает в чужое окошко.
— Говорят, ты подал идею строительства крематория? — спроси Пашку Ежов после сожжения трупов. — Молодец! Идея хорошая. И что ты сам вызвался их шлепнуть — тоже хорошо! Оправдался перед Хозяином за брак в работе во время следствия. Буду просить о твоем поощрении. Нам скоро предстоит большая совместная работа.
За подготовку процесса над Зиновьевым и Каменевым
Жихарев получил второй ромб.
Глава 19
Ягода слишком много знал. Поэтому Сталин начал вынашивать план замены его на посту наркома внутренних дел. На одном из пленумов ЦК Хозяин сказал:
— Я уже стар, много болею. Мне нужен молодой, энергичный помощник, который со временем заменит меня на посту генсека. Предлагаю избрать секретарем ЦК товарища Ежова. Он соответствует этим требованиям. Имеет опыт партийной работы, прекрасно знает наши партийные и хозяйственные кадры. Ему надо поручить курирование органов госбезопасности».
Ежова избрали секретарем ЦК. Вскоре у него начались трения с Ягодой, быстро переросшие во взаимную ненависть. Как человек маленького роста, Ежов безмерно жаждал власти. Он был угодлив к стоявшим выше его и презрительно-высокомерным по отношению к подчиненным. Эти качества проявились сразу же после его избрания. Принялся Николай Иванович навязывать свою волю и Ягоде, который терпел вмешательство в дела его ведомства только со стороны Хозяина. Имевшие огромный опыт интриганства оба руководителя стали настраивать друг против друга своих подчиненных. Один — аппарат ЦК, другой — аппарат НКВД. Неоднократно шли они с жалобами друг на друга и к Сталину. Наконец, Ягода предложил арестовать Ежова как троцкиста. Он принес вождю подборку выбитых против Ежова показаний.
— Пусть полежат до поры, до времени у меня в сейфе. А там видно будет! — довольно сказал генсек, запирая документы.
Ягода понял, что такой ответ не принесет ему ничего хорошего. Он засуетился, стараясь угодить Хозяину.
Генрих Николаевич давно кружил вокруг Горького в надежде, что тот напишет книгу, прославляющую вождя, а вместе с ним и органы. Поставили подпись Алексея Максимовича и под роскошно изданной книгой о Беломор-Балтийском канале. Все время Ягода таскал великого писателя в свои инспекционные поездки. Одновременно в этом направлении шла обработка и других крупных литераторов: Пастернака, Мандельштама, Булгакова. Однако книги-эпопеи не получалось. Выходило чтиво из-под пера сотрудников органов: Штерна, Шейнина. Но книги великого писателя или поэта не было. Особенно разочаровал Ягоду Горький. Он не только не написал панегирик, но многое узнал в поездках по лагерям. Будучи на Соловках Алексей Максимович попросил показать, как содержатся заключенные в карцере. Желая пустить пыль в глаза писателей, узников карцера приодели, дали им в руки свежие газеты. Горький заходил в камеры и видел, что заключенные читают газеты «вверх ногами». «Я все понял», — шепнул он одному из узников. Это заметил Ягода.
После той поездки Горький был изолирован на своей даче в Жуковке. К нему перестали допускать кого-либо. На первом этаже даче специально была посажена компания молодых сотрудников органов, которой было поручено спаивать допьяна всех приезжавших к писателю. Не выпускались за пределы дачи и домочадцы. Какое-то время единственным звеном, связывавшим Алексея Максимовича с окружающим миром, был его сын Макс Пешков, ведший дела отца. Он тоже представлял опасность: мог передать какие-либо «не те» слова, а еще хуже — бумаги. Поэтому его постоянно спаивали. Однажды, напоив
