в постели — квашня квашней!
— Ты Соню побереги. Она — ценный кадр.
— Соню мы содержим хорошо. Все для нее. И живет в поселке для охраны, и посылки получает каждый месяц. Продукты и барахло я из ее посылок брать запретил.
— За что она сослана?
— За антисоветскую пропаганду и агитацию. Болтнула где-то лишнее. А ведь студенткой была, в театральном институте училась. Не знаю, каким путем, но легко отделалась — получила только ссылку. Ей недолго: два года осталось. Вытянет!
Вернувшись в Москву, Пашка ходатайствовал перед Берией о награждении начальника лагеря орденом Красной Звезды. Получили ордена и медали и другие сотрудники Соловков.
Не успел Пашка, приехав в Москву, отряхнуть пыль с сапог, а его уже ждало новое задание. Началась Вторая мировая война. Советские войска вступили на территорию разгромленной Германией Польши. Жихареву надлежало выехать в Вильно — теперь уже столицу Виленского края. До 1939 года этот город входил в состав Польши. Теперь там стояли советские части. Хозяин никогда не жаловал поляков. Не случайно незадолго до начала войны он приказал возродить уже подзабытую оперу Глинки «Жизнь за царя». Ей дали новое название «Иван Сусанин». Когда вождя спросили: как поступить в эпилоге с пленными поляками, он ответил: «Поставьте их на колени!»
— Вильно всегда был оплотом польских националистов, — напутствовал Пашку Сталин. — Оттуда родом Пилсудский. Там захоронено его сердце. Местная шляхта и интеллигенция враждебно настроены по отношению к Советской власти. Также настроено большинство рабочих и крестьян польского происхождения. Всех надо выслать в Сибирь. Начнешь с генералов, офицеров и членов их семей. Затем последует очередь капиталистов и помещиков. Одновременно с ними надо начать вывозить профессоров, артистов, учителей, всю интеллигентскую шушеру. Польских рабочих и крестьян пока не трогай! Им следует внушать, что выселяются только представители эксплуататорских классов, а трудящимся бояться нечего. Не трогай и литовцев. Через год вся Литва будет нашей, тогда с ними разберемся.
Жихарев никогда не бывал за границей. Его поразили чистота на улицах и обилие товаров в свободной продаже. Такое разнообразие на прилавках он видел лишь при царизме. По улицам гуляли сытые, хорошо одетые, спокойные люди. Никто не кричал, не ругался, не толкался. Да и зачем было толкаться, когда не было очередей?
В горкоме компартии уже составили списки лиц, подлежавших выселению. В списках Пашка нашел несколько еврейских фамилий.
— Зачем евреев включили? — спросил он у первого секретаря горкома.
— Мы составили на евреев отдельный список. В этом списке на выселение — наиболее богатые евреи. Здесь же есть и литовцы. Зачем нам евреи? Их в Вильнюсе около восьмидесяти тысяч. Пусть живут в своей автономной республике на Дальнем Востоке! Нам они своей религией и своим благосостоянием только мешают работать среди трудящихся.
— Все-таки евреев пока трогать не будем. И литовцев из списка исключи! — настоял Пашка.
Три эшелона стояли на запасных путях вокзала. За ночь две трети польских офицеров и членов их семей были привезены на вокзал. Их особняки и квартиры сразу же разграбили. К моменту пашкиного приезда эшелон с военными уже отправили. Забили эшелон с женщинами и детьми. Жихарева вызвали к телефону в кабинете начальника вокзала. Звонил Берия.
— Произошли изменения. Решено передать Вильно Литве. Поэтому выезжай в Москву. Эвакуируешь всех литовских товарищей, — приказала Лаврентий.
— Как быть с выселением? — спросил Пашка.
— Выселение прекратить!
— Мы уже отправили эшелон с военными. Готов к отправке второй эшелон с их семьями.
— Отправляй и его — встретим! Еще два пустых эшелона уже в Литве. В них погрузишь литовских коммунистов с семьями. Завтра, к полудню Вильно необходимо очистить. В него войдут литовские войска.
Когда Жихарев вернулся на перрон, поезд с семьями польских офицеров уже отошел. Велась погрузка третьего эшелона.
— Гнать их в шею! — велел Пашка конвоирам.
— А с барахлом что делать? — задал вопрос кривоногий капитан госбезопасности.
— Барахло конфисковать! Мы сейчас уезжать будем, а этих велено оставить.
Ничего не понимавших поляков принялись вышвыривать из вагонов. Вырывали из рук чемоданы с корзинками, сдирали украшения с дам.
— Пан, генерал, — обратился к Пашке старый поляк. — Что случилось? Мы только расположились в вагонах, а нас уже гонят.
— Радуйся, дед, что гонят, а не увозят. Расходитесь по домам!
— А как быть с вещами? Панове-солдаты их у нас отобрали…
— Ну, дед, ты даешь! Тебе жизнь подарили, а ты о каком-то барахле сокрушаешься! Иди отсюда, пока цел! Домой иди! — заорал Пашка на старика.
