подхватили тело и столкнули в овраг.
— Снегом припорошить бы надо… — сказал Жихарев.
— Ничего, до весны лисы растащат. А следы наши тут же снег заметет. Да здесь никто и не ходит. Местные жители за двадцать верст наше заведение обходят, — отвечал Вася.
Пашка оставил время на встречу с Ирой. Водитель, зная, что задержатся до утра, напился пьяным. Он сам когда-то служил в этом изоляторе, и нашлись дружки, которые поднесли ему. Оставив его отсыпаться, Жихарев велел привести Иру.
— Как она? — задал Пашка вопрос Васе.
— Был приказ создать ей хорошие условия, не трогать как женщину. Посылки получает, письма пишет. Только вот инцидент с ней произошел: подрались из-за нее два воспитателя. Оба новенькие, недавно к нам переведенные. Зачинщика я посадил под домашний арест. Объяснил, что трогать ее нельзя, рассказывал Вася.
— Беда, товарищ начальник! — вбежал в кабинет старший конвоя. — Говорят, новый воспитатель, который под арестом не сидит, эту заключенную куда-то увел из барака.
— Найти немедленно! — распорядился Вася.
Минут через двадцать конвойные разыскали Иру. Ее нашли мертвой в бане. Жихарев и с Васей прошли туда. Ира лежала на полу. По ее левому виску расползлось сиреневое пятно. Рядом валялась шубка и содранная с Иры одежда. Струйка крови, вытекшая из ее заднего прохода, начала уже запекаться. Из полового органа мертвой торчал черенок лопаты.
— Я ведь запретил ее трогать! — строго сказал Вася приведенному воспитателю.
— Да я ее немного в попку. Думал — ничего, а она коньки отбросила, — потупился воспитатель — зверообразный детина с маленькими голубыми глазками на квадратной роже.
— Зачем это сделал? — вытащил Пашка из Иры черенок.
— Для интереса, — пряча глаза, ответил воспитатель.
— Наручники! — приказал Жихарев.
— Да, что же это такое! Из-за какой-то заключенной меня в тюрьму или на фронт?! — завопил детина.
Закончить тираду ему не дали. Подсечкой его сбили с ног и заковали в наручники. Пашка несколько раз врезал воспитателю по физиономии черенком от лопаты. Детина выплюнул пяток выбитых зубов. По его полушубку потекла кровь. Жихарев велел снять с воспитателя брюки. Конвойные с удовольствием выполнили этот приказ. Затем Пашка перевернул одну из табуреток и велел посадить детину голым задом на ножку. Тот пытался сопротивляться, но дюжие охранники снова сбили его с ног. Кто-то сбегал за топором и заострил ножку. Ножом обрезали полы полушубка, чтобы не мешали. Острие ввели воспитателю в анальное отверстие, а затем, приподняв детину посадили его. Что-то щелкнуло, детина закричал, струя крови хлынула на пол. Лицо воспитателя покрылось потом. Он непрерывно кричал, все глубже насаживаясь на ножку. Наконец, крики перешли в стоны, сменившиеся хрипами. Лицо воспитателя пожелтело, он глубоко вздохнул и замер.
— Жмурик! — доложил пожилой охранник.
— Надо же, три часа прошло! — глянул на часы Вася Фомин.
— К похоронам готовы? — спросил Пашка.
За это время для Иры сколотили гроб и выкопали отдельную могилу. Иру одели и положили в гроб.
— Товарищ комиссар первого ранга! Дозвольте шубку оставить! Она ей теперь ни к чему, а у меня дочка такого же роста, как покойница, — попросил пожилой охранник.
Иру похоронили в отдельной могиле, засыпали холмик лапником. Воспитателя отнесли в морг, где врач выписал заключение о смерти от геморроя. Пашка с Васей, погрузив в машину пьяного водителя, отправились в Свердловск. Оттуда Жихарев позвонил Лаврентию. К своей чести, в отличие от других соратников вождя, он не укрывался в Куйбышеве, а все время был в Москве.
— Задание выполнено, товарищ нарком. Заключенный Радек скрылся в неизвестном направлении.
— Хорошо! Только что же в Первоуральске за начальство, у которого заключенные скрываются? Что будем с Фоминым делать?
— Думаю, Лаврентий Павлович, Фомина надо расстрелять.
— Действуй! — положил трубку Берия.
— Понял? — обернулся Пашка к присутствовавшему при разговоре начальнику областного управления.
— Понял, сейчас распоряжусь.
Через несколько минут они спустились в камеру, куда поместили Васю Фомина.
— Гражданин Фомин! Вы способствовали побегу особо опасного политического преступника Радека. Военным трибуналом вы приговорены к высшей мере наказания — расстрелу, — объявил Жихарев.
— Паша! — упал на колени старый друг, которому Жихарев выстрелил в лоб.
