— А как ты их прописываешь?
— Пошли, посмотришь.
Пашка с матерью подошли к сбитому из сосновых бревен, золотистому на солнце бараку. Группа девушек и молодых женщин стояла около него. Из барака раздавался плач, перекрываемы душераздирающими криками и визгом. С рыданиями, хромая, выходили из строения девчата.
— Отдыхай, Амосьевна! Кончилась твоя смена, — бросила мать круглолицей смуглой женщине.
— Принимай пост, Лукинична! Тебе прописать еще полсотни человек осталось, — осклабилась та, сунув в печь несколько стальных прутьев.
Ввели десяток девушек со скованными за спиной руками. Охранницы повалили их на спины.
— А ну, мандёры, подставляй коленки! Тетенька вас воспитывать будет. Я научу вас родину любить! — кричала мать, подходя с раскаленными докрасна прутьями к жертвам.
— Я — комсомолка! Я в подполье была! Я в партизанском отряде воевала! — извивалась зеленоглазая дивчина, первая попавшаяся матери.
Мать ткнула ее прутом в глаз. Девушка вскрикнула и потеряла сознание. Струйка дыма взметнулась над глазнице, из которой потекла черная жидкость. Мать выжгла на левой коленке девушки букву «п».
— Ой, тетенька не надо! — запричитали девушки
— Лежать тихо, сучки, а то окривеете! — криком распалила себя мать.
Методично выжигала она на коленках у девушек букву «п». Охранницы поднимали их, расковывали и выталкивали из барака. На их место втаскивали новые жертвы, предварительно заковав их в наручники.
— Вот так и прописываем, — сказала мать, закончив жутковатую работу.
— Ты бы, мать, не лютовала так. Вдруг отвечать придется?
— Не придется! Всех в лагерную пыль сотрем! А ты, что комсомолочку пожалел? Мы и коммунисток уму-разуму учим. На то и лагерь!
Пашка уехал в тот же вечер. Локомотив с салон-вагоном Калинина дожидался его. Жихарев долго испытывал чувство, что видел мать в последний раз. Пашку вдруг разыскал его первый учитель Разуваев. Его перевели в систему госбезопасности и назначили уполномоченным по Хвойненскому району.
— С плохой новостью приехал я, Павел, — сказал он при встрече.
— Что-нибудь с матерь?
— Да, погибла твоя мать. Погибла на боевом посту, как герой.
— Как это произошло?
— Зечки ее убили. Накануне смерти она и ее подруга Амосьевна (ты должен ее знать), утопили в сортире — семнадцатилетнюю соплячку. Позже мы установили, что в лагере действовала подпольная организация заключенных. Ее члены занимались саботажем, не давали уголовницам над собой издеваться, заставляли их работать вместе со всеми. Организацию эту возглавляла одна стервь одноглазая, бывшая партизанка и подпольщица.
— Знаю, ей мать глаз выжгла.
— Так вот, члены организации приговорили твою мать к смертной казни. Словом, Павел, сварили ее живьем в кухонном котле. Амосьевну поймали отвели в тот сортир, где они с матерью девчонку утопили, и стали головой в говно окунать Начнет Амосьевна захлебываться, ее вытащат, дадут отдышаться и снова опустят. А потом утопили. Начальника лагеря поймали. Выжгли на лбу слово «фашист» и повесили. Большой бунт вышел… Тогда меня уполномоченным по району и поставили. Хорошо, командир охраны деловым мужиком оказался — не дал по лесам разбежаться и оружие захватить. Вовремя зечек локализовал и половину лагеря перестрелял. А потом уже я приехал расследование проводить. За каждую жертву лично перед строем по тридцать зечек расстрелял.
— Что стало с одноглазой?
— Застрелилась она. Из револьвера начальника лагеря. Выбили трупу второй глаз и в столовой для заключенных за ноги повесили. Пусть висит и пахнет!
— Стоит ли так?
— Ты, Павел, сентиментальным стал! Она твою мать убила. Двух человек из револьвера покалечила. Служебную собаку с проводником застрелила. А ты: «Стоит ли так?» Мы не только ее, мы всех зачинщиц в столовой развесили. Дневную порцию пищи снизили, а норму увеличили. Пусть все знают: Разуваев шутить не любит. Сейчас по всем лагерям слух идет: зеки хвосты поджали.
— Когда-то ты большим шутником был…
— Это когда-то было. Нынче, перед пенсией, надо генеральский чин заработать. У нас, в Ленинграде скоро большие дела будут. Стараться надо!
Не дожил Разуваев до больших дел, не получил генеральского звания. Во время очередной поездки в лагерь, где погибла пашкина мать, заключенные поймали его и распилили на части циркулярной пилой на лесопилке.
