А Громозека смотрел на бойцов в форме НКВД поверх тупорылого ствола крупнокалиберного пулемёта, готовый покрошить всех в фарш. Но из пыли поднялся избитый Брасень со связанными за спиной руками. И я всё понял.
— Не стрелять! — закричал я. — Я — майор Кузьмин. А это — мои люди. Кто старший? Доложить!
А получилось вот что. Мы, верхом на БТРе, растворились в воздухе, а эти двое — водила и Брасень — очутились в дорожной пыли. Вот эти двое и были повязаны, во избежание, так сказать, и допрошены. Во время допроса БТР и появился тем же макаром — появился, будто лампочку включили. А внутри — загорелые мужики в косоворотках. Что им думать? Напала банда местных и захватила бронетехнику?
Так что это только для нас прошло несколько дней. А для них — несколько минут.
Выслушав капитана, командира эскорт-группы осназа, я повернулся к своим:
— Ни слова. Для них прошло всего несколько минут. В дурдом нас всех запрут. И не дадут подвиг совершить. Я понятно объясняю?
— Понятно, командир.
— Капитан, грузись в грузовик, этого — ко мне, водилу себе бери. Выдвигаемся обратно. Задание выполнено.
— А как…?
— Каком кверху! Не твоё дело, — взревел я. — Выполнять!
— Ты мне не указ! — ответил капитан. — У меня свои инструкции.
Ух, ты, дерзкий! Ну-ну!
— И какие? Довезти нас? Проследить? Довёз. Проследил. Люди вылечены, задание выполнено. Мы возвращаемся на фронт, а ты — как хочешь. Можешь тут сидеть, пока не высидишь. Моего человека отпусти. Пока — прошу, не требую.
Брасеню разрезали путы, он вскочил, стал оттряхиваться, но, увидев, что его ждать не собираются, кинулся к бронемашине. Кадет провёл БТР между грузовиком и озадаченными бойцами и поддал газу.
— Лейтенант, где ближайший пункт связи?
— Там.
— Вот туда и едем. Слышь, Кадет?
— Угу.
— И ещё раз повторю, чтоб наверняка дошло — в то, что было — я сам не верю. Кто поверит? Потому рекомендую придерживать язык за зубами. Лейтенант, ты обязан доложить, а вот что и кому — думай сам, если не хочешь получить свинцовую пилюлю в лоб от избыточности внутричерепного давления или провести остаток жизни в комнате с мягкими стенами в стильной рубахе с рукавами, завязанными на спине.
Потом повернулся к грязному и избитому Брасеню, пожиравшему нас глазами.
— Я даже не спрашиваю, — выставил он руки, — уже и так понял, что остался без сладкого. И даже догадываюсь, за что в рай не пускают.
Всё-таки он — умница. Хоть и вор.
Везёт мне на уникумов. Правда, в поисках их постоянно в дерьмо приходится окунаться. Наверное, в других местах уже всё «зачистили», всех нашли. Или это только я их смог разглядеть? А остальные — не увидели под толстым слоем «шоколада» начинки? Ведь что было бы с Брасенем и Прохором, не притяни я их к себе? Сгинули бы бойцами переменного состава штрафной роты. И так никто бы и не узнал, что у Брасеня не голова, а промышленный логистический компьютер, а Прохор — экстрасенс, лечащий наложением рук.
Грузовик с осназом догнал нас только у полустанка, когда лейтенант ходил телеграфом докладывать о результатах нашей поездки. Видя, что осназ толпой попёрся в узел связи, я снял косоворотку и, кивнув Громозеке, пошёл туда же. Не скажу, что мой голый шрамированный торс остановил ГБ, но он произвёл впечатление. А мне этого и надо. От лейтенанта они отвалили, так что крови не пролилось. И даже по мордям никто не схлопотал. Скучно!
— Ждём ответа, — сказал мне лейтенант. Ну, подождём.
И перекусить пора. Отъехали в сторонку, сильно в сторонку, разложились. ГБ звать не пришлось — сами нарисовали свои любопытные носы. Крикнул, пригласил к столу. Я был уверен — не откажут. Понятно, что не принято есть с руки поднадзорного, но это же реальный шанс сбора оперативной информации. Откажется — значит, просто вышибатель дверей. Не, не отказался. Опер.
Видно было, что капитан удивлён, но на вопросы я отвечать отказался: «Не твоего ума дело! Делай, что должен!» А пока меня не было, шустрый Брасень так расстелил шкуру медведя, что я сидел теперь внутри неё, а надо мной — крышкой — висела его голова, в которой дед оставил часть черепа.
Капитан, видимо, сопоставил дважды два — шкура и отметки на моей груди.
— Знатный трофей!
Я хмыкнул.
— Когда успели только?
Я опять хмыкнул:
