жарким летним полднем пятилетняя девочка наконец его не увидела.
Да-да, она обнаружила факт существования папы, прям как тот дремучий крестьянин в провинции Шэньси, который, копаясь в собственном дворе, совершенно неожиданно извлек из исторического небытия гробницу императора Цинь Шихуанди.
Но это было очень-очень давно. В то время отец, бывший тогда кадровым работником в месткоме, годами активно «перенимал опыт» в селе. Интеллигент с высшим образованием, в ту эпоху папа, поджав хвост, сидел тихо-тихо и вел себя очень послушно. Что руководство скажет, то он и делал. Говорил невнятно, постоянно поправляясь, ходил пригнувшись, словно что-то потерял на земле. Имидж безобидного приспособленца помогал ему избегать участия в сменявших друг друга движениях того времени. Многие его университетские приятели были объявлены правыми, кто-то сел в тюрьму на «перевоспитание», а некоторые и вовсе поплатились в «культурную революцию» своей жизнью. Папе, надо сказать, еще повезло. По крайней мере, в то время он смог продолжить выступать «борцом культурной революции» и по личному поручению секретаря райкома в составе рабочей группы поехал проводить какие-то образовательные программы в деревнях.
Домой он приезжал не более двух-трех раз в год. Как-то во время тихого часа Крошка Ань сквозь сон услышала шум, какие-то незнакомые, но очень радостные звуки. Не понимая толком, что происходит, она проснулась.
Открыв глаза, она увидела прямо перед собой лицо склонившегося над нею мужчины. Лицо было огромным, и все на этом лице было огромным, даже ноздри были большущие, каких она раньше никогда не видела. Кое-где на лице проступали пятна загара, кое-где, словно борозды на плодородной и пышущей здоровьем пахотной земле, наметились небольшие морщины. Но самым необычным было то, что лицо обрамляла борода. На щеках, подбородке, над верхней губой во все стороны торчала черная, жесткая, короткая и толстая, как сваи, щетина. Торчала она дико и лохмато, совсем не так, как растут брови или волосы на макушке. Это было нечто странное, но в то же время очень теплое, наполненное мощью и энергией, но при этом довольно несуразное. Тогдашние чувства девочки было очень трудно описать или выразить, как будто по ее венам пустили поток обжигающе горячей крови.
Крошка Ань не успела полностью отойти ото сна и тут же ощутила, как сильно колется эта прижавшаяся к ее детскому личику жесткая щетина. Ей нестерпимо жгло кожу.
Ей правда было и горячо, и колюче! Она вскрикнула. Совсем чуть-чуть. Она знала – это же папа. Папа вернулся! Она обхватила его руками за шею и прижалась крепко-крепко. Ей хотелось еще сильнее прильнуть к нему. Кожу на лице защипало от царапин. Она невольно снова вскрикнула, на этот раз скорее от радости.
Затем она услышала приближающиеся шаги матери. Та сказала:
– Ну хватит, хватит уже! Не шумите. Ты только посмотри на себя, как уехал в деревню, совсем в дикаря превратился. Сколько дней ты не брился?! На старика стал похож.
Папа снял руки Крошки Ань со своей шеи, повернулся к маме и с добродушной улыбкой сказал:
– Я только в дом успел войти, а ты уже чем-то недовольна. Ну да ладно, пойду тогда побреюсь. Вот прямо сейчас возьму и все сбрею!
– Нет, не надо брить! Не надо брить! – закричала Крошка Ань прямо из кровати.
– Ты-то куда лезешь?! – Мама кинула на нее недовольный взгляд.
– А мне нравится! Мне нра-а-а-авится! – продолжала капризно верещать Крошка Ань.
– Нравится?! Ну так давай я еще разок пощекочу тебя.
И не успел папа прикоснуться к ней щекой, как Крошка Ань снова громко вскрикнула от радости.
Но все-таки папиной бороды тем же вечером не стало. Папа сбрил все начисто. Щеки, над губой под носом, подбородок – все было выбрито до голубоватого блеска, холодного и жесткого, отдававшего стужей и легким освежающим запахом мыла. Папа помолодел, похорошел, посвежел, но при этом стал совсем незнакомым. Крошке Ань казалось, что папа без бороды стал каким-то другим. Это был мужчина. Мужчина, который принадлежал маме. Он стал совсем далеким.
После возвращения папы мама навела порядок в маленькой комнате и постелила там чистое белье на узкой кровати. Это было новое спальное место для Крошки Ань, которая больше не могла, как раньше, спать на большой кровати вместе с мамой. Теперь там спит папа, вместе с мамой. У Крошки Ань появилось чувство, что ее бросили. Ей не нравился папа без бороды. Она думала, что если бы папа не сбрил бороду, то маме это не понравилось и она спала бы отдельно на маленькой кровати, одна. А Крошка Ань спала бы на большой кровати, вместе с папой, в его объятиях, где-то там под густой-густой бородой.
Ей нравился бородатый папа. В ее взгляде на бритого папу сквозила необъяснимая, смешанная с болью обида.
До окончания младшей школы Крошка Ань редко видела папу. Он годами обменивался опытом то в одном селе, то в другом уезде, в общем, всегда был где-то вдали от дома. Мама с Крошкой Ань жили по-прежнему в городе.
От мамы всегда сильно пахло дезинфекторами. Она работала врачом педиатрического отделения и прославилась в больнице как «передовой работник» медицины. Голова ее вечно была забита партийными лозунгами типа «активно стремиться вперед», «бескорыстно жертвовать», «ангелы в белых одеждах» и им подобными. Воспитывая дочь в одиночку, она ни разу не взяла на работе отгул, ни разу не опоздала на дежурство, никогда не просила коллег подменить ее. Наоборот, она много работала сверхурочно. Пока Крошка Ань росла, мама ради лечения чужих больных детей вешала дочке на шею ключ от
